Кафар
Шрифт:
«Сделать ремонт в квартире; Поехать в Африку; Купить машину; Накупить кучу красивых шмоток; Похудеть; Перекраситься в блондинку; Найти постоянного парня; А еще лучше – мужа; Родить ребенка; (Неплохо бы еще, чтобы) с братом случился несчастный случай; Купить хороший компьютер; Найти хорошую работу; Прославиться, предположим, совершив подвиг; Сходить в мексиканский, японский, индийский, армянский и арабский ресторан, попробовать «Пино-Коладу», абсент, коллинз или просто упиться хорошим вискарем; Научиться танцевать танго и пасадобль»
Катя скрючилась на диване
Вот она видит себя скользящей по дощатому полу танцзала в ниспадающем платье с мужественным кавалером под чувственную мелодию (ни одна не вспоминается)… Вот она же, гуляя с собакой (ах, вот еще и собака затесалась, хотя казалось, что хоть этот фантом ее уже оставил), видит как маленький мальчик падает под колеса грузовика (почему же, интересно, не девочка?). Катя прыгает… куда? Тоже под колеса? А собака в это время что делает?
«Ну тебе самой от себя не тошно?!!» – стучит она кулаком по диванному валику. Конечно, тошно, хотя и не настолько, чтобы не хотелось прямо сейчас вкусно и обильно поесть.
С тех пор, как она окончательно расплевалась с Лялиным агентством, приходилось довольствоваться «Дошираком» и прочими макаронными радостями – Леня зарплату обещал только после первого номера. Антон куда-то пропал. Зато начался, как называла его Ляля, «сезон отлова утопленников» – что ни день, то настойчиво попадались на глаза, звонили, заходили люди, которых она и не ожидала уже увидеть. Бывшие «любови» (даже мальчика встретила, которого отшила еще в 7-м классе, потому что у него ноги были кривые), однокурсники, старые знакомые по клубам – самое обидное, что у всех дела шли лучше, чем у нее. Даже у гада Лени, который, собственно, и открыл этот мучительный сезон. Он, конечно, тоже сидел без денег, да и личная жизнь у него, как знала Катя, не складывалась, но он, по крайней мере, вернулся из светлого края европейской роскоши, в то время как она все эти два года…
В дверь позвонили. Катя повернула замок с самыми худшими предчувствиями и увидела Ростика.
Глава 8
Бушприт треснул во льдах, а краска – в жару
Я сделал это, я забыл
Я вспоминаю
«Я так долго стремился в Москву, что в итоге оказался там самым случайным образом.
Почти год я жил в Курске. Хотя правильнее надо было бы сказать «подъезжая к Курску». Когда меня выперли из ростовского педа, отец по знакомству пристроил в бригаду обходчиков, и я в оранжевой робе мотался по железнодорожным путям.
Это было очень странное время – похоже, я впервые в жизни утратил веру в волшебную силу движения. В детстве я обожал ходить по шпалам, особенно ночью. Идти и идти под звездной навигационной картой, перескакивая через шпалины. Не было у меня ни малейшего сомнения, что как только я буду готов (а я это сразу пойму), я вскочу в любой попутный поезд, в вагон СВ или товарняк, и уеду, а все двери мира будут открыты для меня. Вначале я бы, конечно, поехал в Москву. Потом: в Стамбул, Париж, Хельсинки, Токио, я словно дух воздуха смог бы очутиться везде, где мне взбредет в голову.
И вот я почти год ходил по шпалам, встречал и отправлял поезда, идущие в Москву, Киев, Питер, Феодосию (стоянка в Курске 4 минуты), а конечным моим пунктом так и оставался служебный вагончик, который я делил с двумя бывшими проводниками, уволенными из-за кражи.
Проводников звали Ахмед и Эдуард, первый был турком, а второй армянином, хотя я думаю, что даже плакат с изображением Арарата на стене не испортил бы их дружбу.
Мужики считали, что лучше профессии, чем проводник не существует, и мечтали заслужить прощение, ради чего готовы были мерзнуть в маленьком сыром вагончике в компании со мной.
Проводники – вот профессиональные путешественники, не то что я, дилетант. Им по фигу, куда ехать, зачем. Главное, наслаждаться процессом, а именно – мимолетностью и зыбкостью самого дорожного бытия. Я бы расстрелял тех, кто презирает поездной быт: прогулки до туалета, попытки размесить закуску на маленьком столике, кипяток из титана, тамбуры и вагоны-рестораны. Кто говорит, что в поезде люди теряют время? Наоборот, именно там ты и живешь по-настоящему, трясущейся концентрированной жизнью ограниченного, постоянно перемещающегося пространства.
Проводник, – божок железной дороги. Ему наливают пассажиры. Ему суют деньги те, кто не смог купить билет. Ладно бы деньги – почти всегда соглашаются отдать натурой такие девчонки, что на твердой земле даже и не взглянули бы. Кроме того, у пассажиров всегда что-то плохо лежит. Вот тут наши ребята и подкачали: спиздили магнитофон у занюханной герлы из плацкарты, а у нее папа оказался чуть ли не из МПС.
Теперь вот, бедолаги, сидели со мной в вонючем вагончике и красили столбы и знаки.
– А я бы хотел на море… – вздыхал я
– Море? Полгода в Сочи ездили. На мандаринах наварили. А на обратном пути иногда и кадры ничего попадались.
Под Новый Год я заболел. Ни аспирин, ни водка с перцем, ни водка с чесноком не помогали – меня трясло, лихорадило и иногда рвало.
Даже мои проводники испугались, что я ласты склею прямо в сугробе во время обхода. И вот, когда я, кряхтя и сопя, притащился в привокзальный буфет, чтобы мне там погрели бульона, я и встретил Славика.
Славик – мой школьный приятель, на два года старше. Очень странно встретить в курском буфете человека, которого помнишь еще по ростовским столовым.
– Ростик! Как это ты здесь?
– Да я тут… работаю, – я постарался лаконично изложить суть моего теперешнего положения.
– Да ты что! А я к друзьям приезжал. А теперь домой – в Москву! Я в Москве теперь, уже три года как. Слушай, а поехали со мной? Ты блин, больной совсем, на ногах не держишься. Я тебя к себе отвезу, отогреешься, отоспишься у меня, а потом на работу вернешься…