Кафетерий для спецназа
Шрифт:
Веранда постепенно заполнилась: прибежали трое спасателей, двое спецназовцев в экипировке, но без оружия. Толпа окружила Йонаша, утешая на разные голоса, и начала перемещаться к полицейскому управлению. В Алтарном парке шумели прихожане, славили встречу богов, хором пели псалмы. Можно было включить телевизор, узнать, что творится на центральной площади, но Ханна понимала — о судьбе Шольта не скажут ничего конкретного. Ни сегодня. Ни завтра. О нем, скорее всего, будут молчать или когда-нибудь упомянут короткой строчкой некролога, если он скончается в больнице. Что армия, что полиция помалкивала о потерях, не расщедриваясь даже на списки погибших при терактах гражданских
— Закрываемся.
Снежка вздохнула. Ёжи кивнул и признался:
— Хочется напиться.
— Но-но! Никакого алкоголя среди бела дня! — погрозила пальцем Ханна и поторопила. — Шевелитесь! Когда моление закончится, не все на центральную улицу пойдут. Кто решит к трамваю выбраться, как раз на нас наткнется. Захотят посидеть, отдохнуть — закрыться уже не получится.
Словно в подтверждение ее слов, из-за здания МЧС показалось семейство с плачущим малышом. Снежку с Ёжи как шилом в задницу укололо — вмиг занесли часть стульев, опустили жалюзи, затащили в помещение холодильник с мороженым. Ханна заметалась, разрываясь между двумя желаниями: рискнуть и попробовать просочиться в полицейское управление, чтобы послушать служебные новости, или спрятаться в квартиру, чтобы пережить накатывающий ужас в одиночестве.
Глава 15. Разговоры после взрыва
Раздумья прервал телефонный звонок. Отец обеспокоился, спросил, не случилось ли чего в Алтарном парке — а то в новостях могут и умолчать — и посоветовал закрыться:
— Всех денег не заработаешь. А если кто-то из террористов через рамку не рискнул сунуться, вполне может и в твой кафетерий свернуть. Отправить пару полицейских на небесные поля в честь праздника.
— Мы уже закрылись, — ответила Ханна. И, не сдержавшись, добавила: — Я знаю того спецназовца, который прыгнул в толпу. Он у нас кофе пьет. Я его сыну пейзаж в школу рисовала.
— Волк? — уточнил отец.
— Он? Да, волк.
— Если голову не оторвало — выкарабкается. У чистокровных волков регенерация лучше, чем у полукровок, лис и медведей.
— Ему руку оторвало! Совсем! Я видела!
— Людям руки и ноги пришивают, если конечность сразу в пакет со льдом убрать, а ты про оборотня беспокоишься. Кости сложат, артерии с венами сошьют, а сухожилия и ткани уже волк нарастит. У нас на работе несчастных случаев было — не счесть. Серьезно говорю: главное, чтоб голова на месте была, всё прочее прирастет.
— У вас медведь без руки остался, — вспомнила Ханна.
— Ему металлом раскаленным сожгло. Напрочь. Пришивать нечего было. И еще не забывай — к нам «Скорая» по полчаса ехала, а там, вокруг храмовой площади, в праздничные дни всегда пара машин стоит. Чем быстрее в больницу доставят, тем больше шансов.
— Хочется верить, — вздохнула Ханна. — Мелкого все равно жалко. Он трансляцию видел, у нас как раз сидел.
— Дети быстро забывают плохое.
— Да, наверное… — промямлила Ханна, смутившаяся под внимательным взглядом Снежки. Изливать душу при подчиненной не хотелось, уходить и рассказывать о непонятном семейном положении Шольта, и том, что Йонаша увела эксперт-лисица — тоже. Разговор скомкался, закончился дежурными пожеланиями хорошего дня.
Они спрятались во двор. Снежка заварила чай. Ёжи поставил на стол крохотный приемник, нашел волну местного радио. Тягучую медленную песню сменила короткая врезка новостей. Ведущий сообщил, что после взрыва на площади перед главным храмом госпитализировано двадцать восемь оборотней. Тринадцать — с легкими ранениями, дюжина со средней степени тяжести, трое доставлены в больницу в критическом состоянии. Двое гражданских лиц и один полицейский. Террорист-смертник скончался на месте от многочисленных ранений.
— Полина сказала Йонашу «поживешь у нас, как в прошлый раз», — Ханна не выдержала, заговорила о наболевшем. — Непонятно, где его мать. Кто она, почему тут не появляется?
— Она умерла, — ответила Снежка.
Ханна поперхнулась чаем. Откашлялась, осведомилась:
— Точно? Откуда ты знаешь?
— Интересно стало, я полицейских потихоньку расспросила, — голубой взгляд потемнел, потяжелел. Снежка перестала напоминать воплощение невинности: — Они мне охотно рассказали — история давняя, никого из знакомых не удивишь, а тут свежие уши. Шольт познакомился с матерью Йонаша во время облавы: накрыли притон наркоманов, доставили в полицию хозяев и посетителей. Она была висицей, говорят, что красивой и пронырливой. Ей удалось уговорить Шольта за нее заступиться, дать показания, что задержана случайная прохожая. Он согласился и прилип к ней, как будто клеем намазали. Она довольно плотно сидела на «пыли». Потом пыталась завязать — когда была беременной. Шольт ее и в клиники сдавал, и стерег… говорят, что чуть не убил, когда она после родов сбежала и неделю пропадала в каком-то притоне. Они так год прожили. Шольта увольнять собрались — он то на всех кидался, то жену по притонам искал, на службу почти забил. Йонаша родители жены нянчили. Они его потом у Шольта забрать хотели, уже после того, как жена от передоза умерла. Шольт почему-то сына не отдал. Суды больше года тянулись. Йонаша оставили Шольту. Родители жены уехали.
— Ничего себе история!.. — покачала головой Ханна.
— Подполковник Розальский сказал, что Шольт раньше был романтиком, но жизнь из него даже доброту выбила. Ой! Только вы не вздумайте при Шольте как-то намекнуть, что знаете. Шольт от этого бесится. И не упоминайте, что Йонаш — кварт. У него в свидетельстве о рождении написано «волк».
— Квартам часто по трем четвертям происхождение пишут, — сказала Ханна, переваривающая ошеломительные новости. — М-м-м… а про Мохито тебе что-нибудь рассказывали? Загадочный какой-то тип. Вечно в капюшоне.
— Он весь в шрамах, — доложила Снежка. — Осколками обсидиана посекло. Дополнительная бомба сработала, и он подорвался. Ухо — как расплющенный вареник, на виске шрам… врачи глаз спасали, не до красоты было.
— Откуда ты столько обо всех знаешь? — удивилась Ханна.
— Прислушиваюсь. И вы бы знали, если бы прислушивались и иногда вопросы задавали. Йонаш много болтает. Про Мохито он рассказал.
Ханне почудился упрек — «никого, кроме себя, не замечаете». Она почувствовала, как вспыхнула, начала нарастать злость. Сделала несколько глубоких вздохов. Успокоилась. Перевела разговор на нейтральную тему и, отказавшись от второй чашки чая, попрощалась.
В новостях по телевизору не показывали ничего нового. Всё те же кадры — только оторванная рука уже размыта кубиками — и «Скорые», в которые грузят носилки с оборотнями. Всё то же число пострадавших, плюс трое, обратившихся в больницу с легкими травмами.
Попытки читать или слушать музыку с треском проваливались. Мысли упрямо возвращались к Шольту. К пересказанным Снежкой словам Анджея: «Раньше был романтиком, но жизнь из него даже доброту выбила». Интересно, что толкнуло Шольта на первое нарушение долга, на лжесвидетельство? Влюбился с первого взгляда? Пожалел не совсем сторчавшуюся висицу? Наверное, мать Йонаша действительно была красавицей, раз сумела вскружить голову полицейскому при исполнении служебных обязанностей.