Как блудный муж по грибы ходил

Поляков Юрий

– А это профессор. Он книжки везет, – объяснил Джедай и кивнул на багажную нишу, откуда свешивались лямки огромной сумки.

Гоша, успевший вернуться на свою верхнюю полку, сделал Каракозину страшные глаза и даже крутанул пальцем у виска.

– Какие еще книжки? – удивилась таможенница.

– А вот – образец! – Джедай взял со столика и протянул ей «Перипатетиков».

– Боже,

чем только люди не торгуют! Совсем народ дошел… – не по уставу вздохнула Лидия и, бросив на Рыцаря шальноватый взор, вышла из купе.

Следом за ней Гоша вытолкал и Джедая, предварительно сунув ему в руки сложенные в маленькие квадратики доллары. Тот вернулся минут через десять со следами помады на щеке и молча отдал сдачу.

– Смотри-ка, на пять долларов меньше взяла! – изумился Гоша.

– Любовь с первого взгляда! – поддел Башмаков. – Что же дальше будет?

– Ничего не будет, – вздохнул Каракозин и грустно уставился в окно.

Тем временем состав загнали в специальное депо и стали поднимать на домкратах, чтобы заменить колеса.

– А вы знаете, почему у нас железнодорожная колея шире? – спросил Башмаков.

– Кажется, царь Николай Первый так распорядился? – предположил разбуженный философ.

– Совершенно верно. Инженеры его спросили: будем как в европах дорогу строить или шире? А он им и ответил: «На хер шире?» Вот они и сделали почти на девять сантиметров шире…

– Всего-навсего? – удивился Башмаков.

– Я думаю, это просто исторический анекдот, – заметил Юрий Арсеньевич, облизывая пересохшие губы.

– Анекдот не анекдот, а птица-тройка навсегда обречена менять колеса, чтобы въехать в Европу! – Джедай глянул из снующих внизу железнодорожников.

– Пожалуй, – согласился философ. – Чаадаев сказал однажды: «…Мы никогда не будем, как они. Наша колея всегда будет шире…»

– И длиннее! – добавил сверху Гоша.

– Разумеется, – подтвердил профессор. – А как вы полагаете, у проводников есть пиво?

– Лучше чайком! – посоветовал Башмаков. – Сидите, я принесу.

Когда он воротился, неся в каждой руке по два стакана, спор в купе продолжался.

– А почему именно мы? – возмущался, свесившись с верхней полки, Гоша: после кодирования он стал страшно нетерпим к чужим мнениям.

– А почему они? – не соглашался Джедай.

– А почему мы должны делать колею уже?

– А почему они – шире?

– Может, нам еще на ихний алфавит перейти?

– Может, и перейти!

– По сути, – примирительно сказал философ, радостно отхлебнув чайку, – вы сейчас повторяете давний спор славянофилов и западников. Западники, фигурально говоря, считали: хватит играть в особый путь, мы должны сузить колею, чтобы беспрепятственно въезжать в Европу и со временем влиться в мировую цивилизацию! А славянофилы им возражали: нет, широкая колея – наша национально-историческая особенность и менять ничего не нужно. А Европа, если хочет с нами дружить, сама пусть свою колею расширяет… Каждый по-своему прав, а в итоге – тупик!

– Нет, должен быть какой-то выход, – твердо сказал Джедай. – Просто крутой поворот иногда издали кажется тупиком.

– Смотри на своем крутом повороте яйца не потеряй! – пробурчал Гоша, подозрительно принюхиваясь к чаю.

– А нельзя ли так, – предложил Олег Трудович. – Они на четыре с половиной сантиметра свою колею увеличивают, а мы на четыре с половиной убавляем свою.

– Олег Толерантович, тебе надо в Кремле заседать, а не «челночить»! – захохотал Каракозин.

Колеса переставили, и они покатили дальше – в Польшу. На смену свеженьким церквушкам, полуразвалившимся деревням, раскисшим грунтовкам и раскидистым колхозным полям явились костлявые костелы, глянцевые после дождя шоссейки, аккуратные домики под черепицей и мелко нарезанные обработанные участки.

В Варшаве они расстались. На прощание многоопытный Гоша посоветовал профессору:

– Цену не спускайте, пока не начнут гнать в шею. «Котлы» водонепроницаемые?

– Только одна модель, остальные проницаемые.

– Плохо, – покачал головой Гоша.

Конец ознакомительного фрагмента.