Как был покорен Запад

Ламур Луис

Ева начинала понимать, что может сделать с человеком дикий край, нетронутая природа. Впервые она осознала едва заметную перемену в отношениях родителей между собой. Раньше мама всегда была сильной, всегда держалась на равной ноге с Зебулоном, а временами даже брала над ним верх. А сейчас она больше полагалась на папу. Зебулон разбивал лагерь, рубил дрова, выполнял все другие работы в лагере, и в каждом движении его ощущалась спокойная уверенность, сознание своих сил — такого она никогда раньше не замечала за отцом. Никогда до сих пор Ева не понимала, какую он представляет собой надежную опору для семьи.

В диком краю мужчина —

самый главный, потому что от его силы зависят все. Лучше, чем когда-нибудь раньше, она начала понимать, почему мужчины любят дикий край: он требует от них силы и изобретательности, и им по душе ощущение дела и созидания, которое дает им природа.

Ева взяла свою книжку и села на землю, наклонившись к огню, чтобы лучше видеть. К костру подошла Лилит. Ева подняла глаза.

— Лилит… вот послушай: «И в этом лесу пришла минута мучительного расставания. Красивый молодой охотник вырезал на стволе дерева два сердца, а потом, отойдя на десять шагов, метнул нож и вонзил его в место слияния двух сердец…»

— Слияния… как это?

— Ну, то место, где они касаются друг друга. А теперь молчи и слушай дальше: «Меткость его была несравненна. Трижды бросал он нож. „Этот раз — на счастье“, — сказал он после первого броска. „А этот — за любовь“, — после второго. „А это — молитва, мольба о неумирающей любви“… — Ева вздохнула и мечтательно добавила: — Разве это не прекрасно?

— Наверное… Только так никто никогда не разговаривает.

— Дело в чувствах, а не в словах.

— Ева, что-то ты не то говоришь. Ты хочешь стать женой фермера, но тебе никогда не сыскать фермера, чтоб был таким мужчиной, о каком ты мечтаешь. На самом деле тебе вовсе не хочется выходить за фермера.

— Тебе тоже.

— Я не хочу иметь ничего общего с фермой, — ответила Лилит, глядя в огонь. — Я хочу ходить в шелковых платьях и ездить в красивых каретах, вроде тех, что мы видели в Олбани.

Она повернула голову и посмотрела на Еву.

— Я хочу, чтобы от мужчины приятно пахло, хочу обедать в ресторане. Все, чего мне хочется, есть там, на востоке… а мы здесь, и уходим все дальше и дальше! Но подожди — у меня еще будут красивые платья… и все остальное!

— Тебе всего шестнадцать лет, Лил. У тебя еще много времени впереди. А кроме того, главное — это сам мужчина, а не место, где он живет.

— А мужчина, какого тебе хочется, вообще нигде не живет, такого на свете нет и никогда не будет.

— Не верю, Лил. Не могу я в такое поверить. Я знаю, что я чувствую… не может быть, чтоб я одна на свете это чувствовала. Я хочу найти такого мужчину, чтобы любил меня, а вовсе не такого, которому просто нужна подходящая жена. Есть где-то на свете человек, который чувствует то же, что и я…

— И ты собираешься найти его на Западе? — с сарказмом протянула Лилит.

— А где ж еще? Мне кажется, человек с таким строем мыслей обязательно отправится на Запад. В нем должна быть поэтичность, а поэтичные люди любят леса и горы. Конечно, в жизни и работе фермера тоже есть своя поэзия. Да, работа тяжелая, но большинство дел, которыми стоит заниматься, — нелегкие, и когда человек вспахивает землю, бросает в нее зерно, а потом наблюдает, как у него растет хлеб, он в этом находит свою поэзию — так мне кажется. Я слышала как-то, один человек говорил, что вся настоящая сила идет из земли — и я ему верю…

— Ева! — позвала мать. — Взгляни-ка на жаркое! Пора уже лук класть!

К костру

подошли Зебулон и Сэм.

— Ночью нам придется дежурить, Сэм, — сказал отец. — Поговаривают о речных пиратах. Они людей убивают, чтобы их добро забрать. А с нами ведь женщины, так что надо быть здорово бдительными…

— Я буду сторожить первую половину ночи, па. А ты — вторую. Эти Харви, — добавил он, — уж слишком крепко они спят, нельзя на них полагаться. — Он поднял глаза к деревьям. — Они говорят, там равнины, куда они направляются… люди толкуют, там жизнь совсем другая. Почва богатая до невозможности, можешь самую глубокую яму вырыть — и все будет чернозем.

— Человеку надо строиться поближе к дровам, — возразил Зебулон. — А иначе чем топить станешь, когда зима придет? Вам, ребята, никогда не приходилось суетиться ради дров, как мне довелось, когда я мальчонкой был. Не так уж далеко приходилось ходить за ними, но когда зима наступает, любая дорога становится слишком длинной…

Он прислушался к звонким ударам топора, доносящимся от стоянки Харви.

— Крепкие парнишки, — сказал он. — Хотел бы я, чтоб Ева пригляделась к какому-нибудь из них.

— Да брось, па, — мягко возразил Сэм, — ничего ты такого не хотел бы. Эти парнишки не для Евы… и уж никак не для Лилит. Я думаю, люди они вполне хорошие, и работники отменные, но Ева и Лилит — они ведь совсем другие. Слишком уж по-особому они скроены, чтоб за таких парней выходить.

Девушки отошли от костра, было слышно, как они плещут водой, умываясь у навеса.

— Ну, а как же им не быть особыми! Ведь мама — женщина с тонкими чувствами.

— Да, насчет этого они в нее пошли, — задумчиво отозвался Сэм. — Но только я все вспоминаю истории, что ты любишь рассказывать… как вы ездили в Олбани поглядеть представление. Я тебе говорю, пап, ты временами и сам не знаешь, что у тебя в мозгах. Да возьми хоть это нынешнее путешествие. Только ты меня правильно пойми, я же сам был за. И, кстати, мама тоже. Но вспомни: ты ведь отделался от хорошей фермы, чтобы двинуть на Запад. И отчего ж, ты думаешь, так вышло? А просто оттого, что тебя тянуло к другой жизни. Ты любишь перемены в жизни, и яркие цвета, и когда люди поют — и в этом нет ничего плохого. Но выдай одну из наших девочек за такого Харви — и ты разобьешь ей сердце.

— Глупости ты говоришь, — буркнул Зебулон, но в душе порадовался невольно. — И что же… я тебе и вправду рассказывал про это представление? Эх, Сэм, была там одна девчонка, в красном платье с блестками — ты такой в жизни не видел!

Внезапно до них донеслись чьи-то торопливые шаги — это прибежал Зик; глаза у него были широко раскрыты и горели от возбуждения.

— Па!.. там что-то на реке! Вроде бы я слышал, как весло плеснуло!

В это время к воде направлялся Брутус Харви с ведром в руке. Он свернул в сторону и вышел на плот, чтобы лучше видеть реку — туда не доходили отблески костров.

— Никакой честный человек не станет путешествовать по реке в ночную пору, — решительно заявил Зебулон и пошел за винтовкой.

— Я вижу всего одного человека, — сказал Брутус негромко, так, чтобы только им было слышно.

Сэм схватил свою винтовку и скользнул в темноту. Дикий край уже понемногу накладывал на них свой отпечаток, и к ним возвращались самые древние инстинкты, дремавшие столько времени, — в том числе стремление прятаться в темноте, пока противник не выйдет на видное место.