Как было на самом деле. Каждая история желает быть рассказанной
Шрифт:
Были и другие опальные личности – профессор геологии Власов, бывший граф, профессор Доррер, профессора Некоз, Белявский, Тулпаров, Пузощатов и Крым. Все они были высококвалифицированными специалистами и в совершенстве знали читаемые дисциплины.
Не менее интересной фигурой был профессор Меллер. Отец считал его своим учителем, так как от него получил много знаний по своей специальности. Сам Меллер, по происхождению барон, учился в Петербургском горном институте вместе с бароном Врангелем и Каменевым, впоследствии хорошим знакомым отца. Все они закончили институт в 1902 году.
В период свирепствования «ежовщины» Меллер был арестован. Будучи
В ту пору правительством были учреждены государственные одногодовые стипендии для особо отличившихся студентов. Размер ее был равен 90 рублям в месяц. Надо отметить, что это была довольно крупная по тем временам сумма. Студенческие стипендии в то время в ВУЗах, готовивших инженеров для тяжелой промышленности, равнялась всего лишь 40 рублям, а в остальных ВУЗах и того меньше, всего лишь 25 рублей. Получения такой высокой годовой стипендии был удостоен и мой отец.
Совершенно неожиданно он из неимущего студента превратился в имущего. Пока оформлялись на него документы, прошло четыре месяца, и он сразу получил 360 рублей. Чтобы представить – насколько это много или мало для студента, достаточно привести такой пример. Студенты того времени снимали для жилья комнату на трех человек. Каждый из них платил по 20 рублей в месяц хозяйке за жилье, хозяйскую постель, стирку белья, питание и уборку помещения. Если студенты платили чуть больше, то к столу хозяйка подавала по рюмке вина.
Месячное трехразовое питание в студенческой столовой стоило 12 рублей 75 копеек. Поэтому полученные Тимофеем деньги в сумме 360 рублей смущали не только его, но и всех его товарищей. Отец пригласил их всех в ресторан, где они широко отметили это событие.
Как уже говорилось, учеба Тимофея в институте совпала с периодом раскулачивания, проведенного по распоряжению Сталина. Раскулачивание вызвало голод среди населения. Не избежали этой участи и студенты.
Если в 1929 году и даже в начале 1930 года в студенческой столовой их кормили, по словам отца, превосходно, то в период голода они питались, главным образом, перловой кашей, без жира.
Мой отец писал: «Но были у нас дни, когда мы лакомились конским холодцом. В то время было еще много лошадей, и раз в неделю, а то и два, в специальном ларьке для населения продавали конский холодец. Чтобы его добыть, мы собирались группой, этак человек десять, снимали большие плафоны, висевшие в студенческом общежитии, приделывали к ним ручки из проволоки, и Топорков, как наиболее высокий и здоровый среди нас, поднимал их над головой, а мы, остальные, расталкивали силой толпу и втискивали Топоркова к прилавку. Он наполнял плафоны этим деликатесом, расплачивался, поднимал драгоценный груз над головой и с нашей помощью выбирался на свободу. Сейчас даже трудно вспоминать, что творилось, когда мы полуголодных и голодных людей отталкивали и добывали себе этот злосчастный холодец. Крики, возмущение, несусветная ругань неслись со всех сторон. Но что можно было сделать, если хотелось есть. Этим занимались не только мы. Покупали сильные, или, как мы, групповым методом. Иначе добыть холодец не было никакой возможности. Когда человек голодный, он звереет, проявляются инстинкты далекого прошлого.
В бытность мою студентом довольно часто устраивались лекции на международные и другие темы. Однажды к нам в Сталино пожаловал сам Бухарин. После опалы он был главным редактором не то газеты «Правда», не то «Известий». В актовом зале народу было полным-полно. Сидели даже на ступеньках. Присутствовал и я.
Говорил Бухарин свободно, очень заразительно, без всяких шпаргалок. Его выступление произвело на нас, студентов, огромное впечатление. Это было выступление настоящего трибуна, прекрасно владеющего не только ораторским искусством, но и знаниями политики и философии». (Конец цитаты).
Преддипломную практику отец проходил на аппатитовом комбинате на Кольском полуострове в Хибинах. Отец писал: «Туда нас ездило трое студентов (через Москву). В филиале Большого Театра мы слушали оперу Чайковского «Евгений Онегин». Роль Ленского исполнял знаменитый Собинов. Это было за два года до его смерти, но голос у него был еще свеж и молод.
Я и мои товарищи были захвачены пением, мы были в плену у Собинова да так сильно, что, вскочив со своих мест, неистово аплодировали и доведенные до крайнего возбуждения, ушли, забыв в ложе свой фотоаппарат…
Так как студенты всех времен относились к самой малообеспеченной категории людей, то мы в какой-то степени были рады кое-что заработать. В Хибинах нам это удалось. Там платили значительно больше, учитывая расположение этих предприятий за Полярным кругом.
Выезжая из Ленинграда в Москву, мы на обратном пути настолько себя чувствовали имущими, что позволили себе купить билеты на «Красную Стрелу».
По приезде в Москву, утром, без всякой надежды на возможность получить обратно свой фотоаппарат, мы пошли в филиал Большого Театра.
Объяснились с дирекцией и оказалось, наш фотоаппарат сохранился и немедленно был выдан нам». (Конец цитаты).
9. Работа инженером на производстве
Окончив институт, Тимофей был направлен на работу на Макеевский коксохимический завод в Донбассе, в углеобогатительный цех. Вначале его использовали на должности сменного инженера или, как тогда называли, сменного помощника начальника цеха.
В то время на предприятиях часто происходили столкновения между крупными специалистами-практиками и молодыми дипломированными инженерами. Дело в том, что в первые годы Советской власти инженеров некоторых специальностей вообще не готовили в институтах. Появление на производстве молодых, еще «зеленых» инженеров несколько насторожило практиков и иногда порождало между ними инциденты.
Надо отметить, все практики, или, во всяком случае, большинство из них, весьма тщательно охраняли свои знания от чужих глаз и ушей, и особенно от дипломированных инженеров. Доходило до того, что регулирование шахтных паровых подъемных машин мастерами-практиками производилось под брезентом. И это не выдумка! Когда нужно было наладить паровую подъемную машину, привозили вот такого мастера-профессионала. Он накрывал всю машину брезентом, залезал сам с лампой под брезент и там колдовал. После этого ему выплачивали определенную сумму денег, и он уезжал восвояси, не раскрыв секрета регулировки.