Как хоронили Караваева (сборник)

Филатов Леонид Алексеевич

Оглушительная пауза, наступившая вслед за репликой Игоря, вдруг взорвалась чьим-то звонким смешком. Засмеялся Боря, открыто и без страха глядя в гипнотические глаза Юрия Михайловича… Засмеялся Левушка… Засмеялась Татьяна… Усмехнулся Андрей Иванович… Улыбнулась Гвоздилова… Сообразив, в чем дело, в голос захохотала Сима… И вот уже вся труппа заходится в хохоте, он идет волнами откуда-то из задних рядов, докатывается до президиума, обрушивается на него и откатывается вновь, чтобы через секунду вернуться новой оглушительной волной…

Зафиксируем это вечное историческое противостояние. Хохочущая аудитория и окаменевший президиум. Сумасшедшие и здравомыслящие. Шуты и начальники.

* * *

…В актерском фойе труппа собралась на экстренный междусобойчик. Затурканный директор, сложив руки умоляющей лодочкой, тщетно пытается утихомирить актеров…

– Товарищи, Юрий Михайлович… м-м… выразил желание побеседовать с рядом актеров… м-м… с глазу на глаз… Огромная просьба, товарищи, ведите себя сдержанно и корректно!..

– Петр Егорыч! – неожиданно спрашивает Федяева. – А что это за анонимные люди в театре?.. Кто их пропустил?

Чуть в стороне демонстративно скучает группа молодых людей физкультурного вида. Все они в чехословацких костюмах и с короткими прическами. На лице у каждого присутствует яркое выражение незаинтересованности.

– М-м… это я их пропустил… – в замешательстве мямлит директор. – Мне позвонили из… м-м… В общем, товарищи просто контролируют ситуацию…

* * *

…Юрий Михайлович вонзает в Левушку свой немигающий взгляд, и тот съеживается, как устрица, в которую воткнули вилку.

– Нет, Лев Александрович, отмалчиваться вы не имеете права. Театр должен как-то обозначить свою гражданскую позицию. Скажем, написать коллективное письмо в газету…

– Я не люблю коллективные письма, – быстро говорит Левушка. – Это ложь и гадость. Каждый обязан иметь свою точку зрения.

– И какова же ваша точка зрения на поведение Рябинина? – любопытствует Юрий Михайлович. – Надеюсь, она не слишком расходится с точкой зрения партии и правительства?

– Слишком, – обреченно отвечает Левушка. – В поведении Рябинина нет никакой крамолы. Я считаю, что правительство должно вернуть ему гражданство!.. И извиниться перед ним!..

– Занятная идея! – сочувственно кивает Юрий Михайлович. – И вы надеетесь увлечь правительство этим проектом?

– Не знаю, – искренне сознается Левушка. – Видимо, надо обратиться к общественности. Люди должны знать правду!

– Скажите, а как вы относитесь к Гордынскому? – неожиданно меняет тему Юрий Михайлович. – Что он из себя представляет?

– Игорь? – вопрос застает Левушку врасплох. – Ну, как вам сказать… Человек как человек… А почему он вас интересует?

– Пытаюсь выяснить обстановку в театре, – улыбается Юрий Михайлович. – Говорят, что актер он средний… Да и человек – так себе…

– Кто это говорит? – Левушке становится нехорошо. – Игорь замечательный

актер и достойный человек. В театре его любят…

– Да ну? – искренне удивляется Юрий Михайлович. – И вы тоже?.. А с чего бы это вам гоняться за своим любимцем с топором?

– Это частный конфликт, – багровеет Левушка. – Он никого не касается… Я вообще не понимаю, к чему этот разговор…

– Не годитесь вы в Робеспьеры, Лев Александрович! – словно не слыша Левушкиного пыхтения, продолжает Юрий Михайлович. – Прежде, чем давать советы правительству, надо заслужить уважение собственной жены!

– Вы не смеете! – высоким голосом кричит Левушка. – Вы не смеете лезть в чужую жизнь! Я подам на вас в суд!

– Ступайте, Лев Александрович! – Юрий Михайлович морщится, как от зубной боли. – И подумайте относительно письма. Горком очень обеспокоен климатом в театре. И моральным, и политическим…

* * *

…По театральному фойе, не обращая внимания на стриженых мальчиков в чехословацких костюмах, шествует долговязый молодой человек в очках и с фотоаппаратом. Его останавливают. Он что-то энергично объясняет, показывая рукой в сторону гримуборных, но видно, что его объяснения мальчиков не удовлетворяют.

– Это ко мне! – спешит на выручку Гвоздилова. – Корреспондент из «Советского экрана»!.. Пропустите, пожалуйста!..

Гвоздилова умеет приказывать не приказывая. Мальчики улыбаются и разводят руками – мол, сами понимаете, такая служба. Корреспондент проходит в гримуборную Гвоздиловой и закрывает за собой дверь…

– Учитесь, девки!.. – злобно шипит Сима. – Вот как надо устраиваться!.. В театре – траур, а у нее – самая жизнь!..

* * *

…В гримуборной корреспондент щелкает Гвоздилову.

– Голова чуть направо. Подбородок чуть выше. И легкий проблеск улыбки. А смотреть не точно в объектив, а чуть поверх него. Замечательно.

– Жаль ваших усилий! – усмехается Гвоздилова. – Из-за Рябинина материал наверняка не пойдет. Видите, что творится в театре?.. Чуть ли не комендантский час!..

– Ужас! – соглашается корреспондент, возясь с фотоаппаратом. – Но будем надеяться. Все-таки дети за отцов не отвечают. И потом кино – другое ведомство…

Он на секунду отрывается от фотоаппарата и озадаченно смотрит куда-то за плечо Гвоздиловой.

– Елена Константиновна! Что это у вас там за надпись?.. Я не имею ничего против этого лозунга, но он может испортить нам кадр!..

Гвоздилова оборачивается. Во всю ширину зеркала губной помадой написано: «Долой сук!» Елена Константиновна устало вздыхает и начинает оттирать зеркало носовым платком…

* * *

– А чего ж не подписать? – весело удивляется Игорь. – Георгию Петровичу от моей подписи зла не прибудет. Только текст вы сами составьте, у меня не получится.