Как медведь геолога вылечил
Шрифт:
Зажгли папироску, в рот вставили. Он в три затяжки до мундштука добрался, паленым запахло. Выплюнул он папиросу да как ойкнет! Даже от такого малейшего движения его опять как током стебануло.
Наш моторист сказал:
«Аппендицит это, по себе знаю, тоже током било! Ну, и при простреле бьет добре, сам испытал. Наверно, застудился он, пока жилу разыскивал. Да что толковать — хрен редьки не слаще, все одно быстрей поднимать его надо».
Штрек у нас низкий, подступиться неловко; кое-как мы его до ствола дотащили, да это все цветочки, а как дальше быть? Это только название — разведочная шахта, а вроде колодца
«Сергей, говорю, посадим мы тебя в бадью, привяжем, а Боря, он легкий, одной ногой станет, направлять будет».
«Скорей только, — простонал Сергей, — лечь бы, никаких сил нет!»
Бадья узкая, а он в ватных штанах, да в брезентовых, — никак не поместишь. Пока примерялись, он от боли сознания лишился. Ртом воздух хватал, как рыба на берегу. Тогда придумали по-другому. Положили его на доску и прямо-таки прибинтовали к ней — с себя рубашки поснимали. Сверху еще брезентом запеленали и веревкой от головы до ног оплели. Ноги с доской вместе в бадью всунули, другой конец доски к тросу привязали. Так и поднимали! Он глаз от боли открыть не мог, губы закусил, пот ручьем. Борис его придерживал и от стенок оберегал — раскачивается бадья, как колокол. Я на воротке командовал… Ох и длинными мне тридцать метров подъема показались!..
Когда уложили в постель, трясти его начало, будто приступ малярии. Теперь мало кто про эту болезнь и помнит, изжили ее, но я не забуду — шесть лет трясло через день как по часам.
Спрашиваю: «Где самая боль?»
Показал он по всему животу, да и бока охватил, пойми тут!
Борис — парень смышленый, студент-заочник — в справочник полез, вычитал: если прострел, по-научному «люмбаго» то надо тепло, горячий песок на поясницу, а если аппендицит, так наоборот — холод, пузырь со льдом. Льда у нас там и летом хватает, да как решить? От таких решений немало уже нашего брата на разведках загнулось!
Но теперь, думаю, время не то, надо использовать все возможности!
Радиосвязь у нас с экспедицией вечером, но и днем начальство с другими партиями разговаривает на той же волне. Наверно, час мы с Борисом по очереди кричали — мол, аварийный, SOS! Наконец услышали нас, голос начальника я узнал.
Кричу: «Беда, у геолога люмбаго, лежит пластом, а может, скоротечный аппендицит; спасайте, перехожу на прием!»
Отвечает: «Через полчаса возобновим связь, сообщу решение».
Вскоре сообщает: «Поднял на ноги всех. Вертолет далеко, в рейсе, к вам уже хирург выехал на «скорой помощи». Встречайте у конца дороги, а Сергея Ковалева не лечите ни теплом, ни холодом, чтоб картину болезни не спутать»…
Я посмотрел на рассказчика и рассеянно как-то, будто в полусне, повторил:
— Сергей Ковалев…
Что-то вдруг зазвучало в памяти, смутно, но настойчиво, как забытый мотив. И вдруг словно вспышка: вспомнил!..
— Сережа Ковалев! Да я его еще студентом помню и позднее встречал. Длинный такой, черноволосый, глаза серые, когда смеется — голову закидывает!
— Похож! — подтвердил Бодин.
— Так это к вам на разведку его занесло? — Я обрадовался, столь неожиданно встретив еще одного знакомого.
— Занесло,
И про это я вдруг кое-что вспомнил и подумал, что все же «занесло» на разведку именно Сергея. Он не разведчик и по специальности, указанной в дипломе, предназначен для геохимических исследований. В его жизни все перепутала так называемая «проблема северных склонов». Давно подмечено, что в Сибири, да и вообще везде, где развита вечная мерзлота, большинство месторождений расположено на южных склонах. Нет никаких оснований считать, что северные склоны беднее. Просто там очень трудно искать. Эти склоны обычно пологи, покрыты толстым слоем наносов, скованы мерзлотой, заболочены. Солнце туда не заглядывает, снег найдешь и в августе, места, что говорить, — хуже не придумаешь, но где-то затаились там сотни богатых месторождений. Их настойчиво ищут, изобретая все новые способы.
В разработке одного из способов принимал участие Сергей. Два лета он собирал мхи и листья на северном склоне Нерчинского хребта, сжигал их, изучал спектры. Он обнаружил крупную аномалию, где растения были необычно богаты металлами. Сергей верил, что под ними, в глубине, скрыто месторождение. Он показывал свои чертежи и расчеты, убеждал, но все скептически улыбались, говорили: от листочков и цветочков, содержащих тысячные доли процента, до руды — дистанция огромного размера; вспоминали изречение средневекового философа о том, что теория, не подтвержденная фактами, подобна святому, не совершившему чуда, и так далее — все, что говорят в подобных случаях.
Смысл всех этих слов был ясен — если веришь, доводи дело до конца сам, не отдавай в чужие, может быть равнодушные, руки.
И Сергей променял довольно уютную жизнь лаборатории о исследователя на круглогодичную разведку в местах, где не хотят гнездиться даже птицы.
Я был рад узнать, что руда, сверкающая, по словам Бодина, как купцова дочка, вознаградила его труды!
Эти мысли на мгновение отвлекли меня, но я тотчас же представил себе, как лежит Сергей, изнемогающий, истерзанный болью, и воскликнул с волнением:
— Что же было дальше?..
— Дальше-то все и приключилось! — посасывая трубку, улыбнулся Бодин, вероятно довольный тем, что мы поменялись ролями: он теперь не так спешил рассказать, как я — услышать. — От Кадара до нас сто двадцать, дорога ничего. Вышли мы встречать втроем. Ожидал я, что приедет доктор в очках, с бородкой, есть там такой, а вылезла из кабины девушка, ну, вроде моей внучки, тоненькая такая, глаза ясные, строгие. Медсестру, подумал я, прислали. Оказалось, нет: врач-хирург Ирина Павловна! И халат и косынка на ней как снег, а мы — небритые, грязные, даже совестно.
Посмотрела она на нас тревожно, но губы сжала твердо и говорит: «Пошли быстрее, берите носилки!»
Смотрю, она халат сняла, брюки в резиновые сапожки заправила, а они низенькие, на полноги. Я с собой захватил для хирурга сапоги болотные сорок четвертый номер. Говорю: «Может, поверх своих наденете?» — «Нет, отвечает, я в своих привычная, на Кавказе в туристическом походе ходила».
Ну, думаю, Кавказ — край курортный, там таких безобразий, наверно, нет! До нас всего семь километров, но таких, что в городе двадцать легче пройти. К нам продукты только зимой завозят.