Как меня опять надули
Шрифт:
– И все равно, он мой! – я, тоже довольно резво, полезла по узким скобам на крышу главной башни, и только полетевшие камни заставили меня поумерить свои притязания. – Хорошо, я согласна на переговоры.
Именно тогда я поняла: любовь к красивым жестам меня погубит. Казалось, все население Мордора было страшно озабоченно моим внезапным появлением: по всем многочисленным коридорам и переходам загрохотали сапоги на деревянных подошвах. Понеслись крики, отовсюду слышался звон разбиваемых стекол, в тронном зале с грохотом рухнула последняя люстра.
– Тысяча фариков, – машинально отметила я. Мне резко захотелось домой, в свою уютную спальню, где сейчас мирно спит
Где-то ломали мебель, звонко плакал, разбиваемой вдребезги, дорогущий фарфор чайных сервизов,
– Если они доберутся до зеркала, то моё возвращение несколько затянется, – озабоченно выглянув из-под кровати, подумала я. Решив пересидеть бурю народного гнева в самом надежном укрытии, я ждала окончания бунта. Но орки поступили иначе: и дым, поначалу такой ненавязчивый, вскоре начал густеть, забиваться мне в нос, заставляя непрерывно чихать. Не выдержав, я бросилась к живительному воздуху.
– Прекратите разрушать мой Мордор, я не позволю, я приказываю…
Сразу на выходе из дворца, меня сшибли с ног, немного потоптали. Всего чуть-чуть, и забросили на кучу вырванных с корнем роз.
– Немедленно прекратите беспорядки… – дальше в глазах появились разноцветные звездочки, ноги стали слабыми, и захотелось ненадолго прилечь. Огромный орк с задумчивым видом покрутил в руках массивную, с инкрустацией янтаря, табуретку и вторично опустил мне на голову её пестрое сиденье.
– Я очень важная особа, – это было последнее, что я попыталась сказать, но передумала и с довольной улыбкой зарылась в колючие стебли роз.
Дальше я ничего не помню… Вроде бы, меня сначала хотели сжечь, потом повесить… но тут пришел обоз со свежей говядиной, и, отложив дела на вечер, восставшие разошлись на шашлыки. Ослепнув от боли, я ещё пыталась куда-нибудь заползти, стать незаметной и бестолково тыкалась в стороны, пока предостерегающий голос не велел мне остановиться.
Битый час Мата вытаскивала у меня из носа колючки.
– Подними голову повыше, – она орудовала огромными кузнечными щипцами, и со стороны казалось, что в комнате происходит какая-то изощренно-изуверская пытка. Я задирала голову и громко фыркала, мокрая тряпка поминутно съезжала с головы, и пятна запекшейся крови расползались по ней причудливыми узорами.
– И кто тебя надоумил вернуться?
– Я ведь хорошая, – не переставая, жаловалась я, именно сейчас у меня возникло острое желание найти хоть капельку сочувствия.
– Вот ещё один, – она извлекла очередной обломок шипа и, вытерев мне лицо все той же тряпкой, наконец-то, закончила экзекуцию.
Она постарела, глаза, горевшие бунтарской искрой, немного поутухли, и даже некая мудрость, как мне показалось, появилась в них. Вросший в землю домик, где ютилось её малочисленное семейство, имел только дымный закопченный очаг да гордость хозяйки – пузатый котел, на стене – пара длинных ложек, и все это было освещено тусклым светом единственного маленького окошечка, закрытого крылышком бабочки-стеклянницы. Бедность и нужда вопили из каждого угла этого убогого жилища, но Мата, словно не замечая их, жалела меня, эльфийскую принцессу. Ком подкатил мне к горлу – почему?
– После твоего ухода Мордор погряз в междоусобицах. Орки, объединившись в шайки, ведут беспрерывные войны, даже несколько самозванцев было, но их век короток – колоды не успевают просыхать от крови. Когда все уляжется, я провожу тебя – уходи пока не поздно.
Но было поздно, потому что сразу после этих слов дверь затрещала под ударами кованных железом сапог.
– Лезь в печь!
– Куда? – не поняла я, но тотчас, упав на четвереньки, втиснулась в узкий проем, пахнувший кислым, мякинным хлебом. И весьма вовремя, потому что хлипкая дверь не выдержала и развалилась. Несколько воинов, в поношенной форме дворцовых стражников учинили обыск. Они перевернули единственный предмет мебели – стол, переворошили пару сундуков, заменяющих гардероб, заглянули даже в кувшины, и, ничего не найдя, решили вопрос кардинально. Один из мерзавцев, схватив мою подругу за горло, потребовал.
– Где эльфийка?
Я, тем временем, не дожидаясь развязки, отползала задом вглубь печи, и, хотя покидать дом без должных слов прощания было невежливо, я приструнила свою совесть: потом пришлю Мате открытку со словами благодарности. Зацепившись за какую-то ржавую железяку, мое ожерелье, подарок короля, распалось и брызнуло вниз искрящимся дождем, но времени собирать его не оставалось, надо было спешно возвращаться домой, – время завтрака поджимало. Я представила, как расскажу удивленному мужу о своих приключениях, даже увидела в грязных разводах сажи, его недовольную мину.
Он бы мне сказал:
– Это все очень забавно, дорогая, но как же ты там оказалась без разрешения совета старейших? Это равносильно измене своему королю.
Что-что, а злиться он умел, и делал это с явным наслаждением. И если бы кто-то мне сказал заранее, что супружество это не только одна постель, но еще и одна ванная комната, то, пожалуй, я бы крепко задумалась, прежде чем так стремиться на родину.
– Имей терпение дорогая, – эту фразу я слышала каждый день, сидя под запертой дверью ванной, где он шумно плескался, фыркал и долго, очень долго, расчесывался, при этом, почему-то пропадали мои румяна, разливались мои духи, а на своей расческе я находила чьи-то длинные золотистые волосы. В результате, на завтраке я сидела неумытая, со спутанной прической, тогда как мой муж был прямо верхом совершенства. Я несколько раз пыталась в корне переломить ситуацию: несколько ночей не спала, карауля его пробуждение, чтобы захлопнуть дверь прямо перед его аристократическим носом. Но в последний момент все срывалось, и пока я выпутывала ноги из многочисленных ночных юбок, он уже щелкал замком, и неизменная фраза о терпении, звучала как издевка. Ему вечно доставалось все самое лучшее: и лук у него был больше, и стрелы острее, и весь он был такой самый-самый, что временами я бунтовала – отказывалась вышивать. Он поджимал губы и укоризненно качал головой, молча давая понять, что в моих манерах ему не нравится, и я смирялась.
Тут мой зад уперся в стенку – дальнейший путь лежал наверх по разболтанным от времени шатким кирпичам.
– И как я прожила с ним так долго, не ссорясь? – обдирая в кровь руки и не преставая размышлять, я продолжала лезть вверх. – И чем он меня так очаровал?
Огромная птица, взмахнув крыльями и обдав мою макушку ночной прохладой, скрылась в ночи. Вот и конец. Опершись руками о ещё теплые камни печной трубы, я в последних лучах солнца увидела свою любимую страну. Мертвую пустыню разрушенных улиц, сожженные дома, обломки мостов над высохшими каналами, и огни, великое множество огней, что горели повсюду. В их багровых всполохах мелькали разбитые дороги, скелет лошади с переломанными ребрами, вырванные с корнем меллорны. Все мои начинания исчезли в безжалостном горниле бунта, и я, единственный законный властелин этих мест, сейчас сидела в прокопченной трубе и размазывала кулаком обильные слезы.