Как молоды мы пили. Сто историй спортивного журналиста
Шрифт:
– Все, что тут говорят, – глупости! – повторил Орест Петрович. – Неужели вы не видите, что газета катится под откос? Заметки писать никто не умеет, заголовки такие, что хочется повеситься. Я тут посидел, подумал. Вот вам список из трехсот заголовков – предлагаю их на этой летучке утвердить и только их в дальнейшем и использовать. Да, иногда будут повторяться, но ничего страшного. Зато качество.
После чего он все триста заголовков зачитал. Мне запомнился самый первый – «Медленным шагом, робким зигзагом».
Юбилейный номер газеты с фотографией, на которой
Вот стенографистка Маша Петрова могучего телосложения, у которой пальцы бегали по клавишам пишущей машинки с такой скоростью, что было не уследить. Нет теперь такой профессии – стенографистка в газете, канула в небытие, а жаль, потому что настоящая стенографистка (а Маша как раз и была настоящая) являлась еще и редактором, и психологом. Успевала, где надо, подправить корявый текст и поговорить с его автором по душам.
Однажды на третьем этаже редакции, как раз там, где располагалось стенбюро, случился пожар, и всех эвакуировали, кроме Петровой, которая заявила, что не выйдет из своей кабинки, пока не примет какую-то заметку. Когда приняла, огонь уже бушевал в коридоре, отрезав героической стенографистке пути к спасению. Подъехала пожарная машина, выдвинула лестницу – как раз на уровень окна стенбюро. По ней Маша и спустилась, предварительно заставив пожарных отвернуться, поскольку, мол, она в юбке.
А вот улыбается Миша Меллер, писавший под псевдонимом Марин, наш горьковский корреспондент, великий репортер и очеркист: я до сих пор чуть не наизусть помню его материал «Поймать наглость хода» о велогонщике Валерии Лихачеве, опубликованный в «Юности». О Меллере рассказывали фантастические истории – мол, может проникнуть куда угодно, и, когда в космос запустили Николаева и Поповича, то без спецпропуска, подкупив пилотов ящиком водки, он полетел на Байконур, причем весь полет провел в неотапливаемом багажном отсеке. Интервью у космонавтов он, конечно, взял.
Вот Валерий Кудрявцев, почему-то хмурящий брови, еще совсем молодой и тоже удивительно талантливый, наш будущий главный редактор, который своими закидонами доведет редакцию до ручки и до раскола. И лишь много позже выяснится, что виной всему опухоль мозга, разъевшая то хорошее, что было в этом неординарном человеке.
Рядом с ним – Игорь Образцов, неподражаемый Образина, с которым я, к сожалению, лишь раз вместе был в командировке – в 1988-м, на Олимпиаде в Сеуле, ставшей, думаю, его звездным часом. Если когда-нибудь под одной обложкой соберут лучшие материалы, опубликованные в «Советском спорте» за все годы его существования, не забудут, надеюсь, о репортаже Образины, посвященном сеульской стометровке и, главное, Бену Джонсону с его мягкой, тигриной манерой бега. И бег, и репортаж – шедевры. Кто же мог представить, что всего через несколько дней Джонсон будет дисквалифицирован и с позором покинет Олимпийскую деревню!
А вот это – наш дядя Федя. Мастер на все руки – и унитаз починить, и стекло вставить. Единственный – и потому лелеемый – представитель пролетариата в нашем коллективе. Ветеран войны и член партии. Сильно пил, однако на это старались закрывать глаза, потому что все в редакции работало, закрывалось и светило как надо.
Но однажды над дядей Федей все-таки сгустились тучи. Когда он пришел к секретарю партбюро платить членские взносы, выяснилось, что партбилет у него мятый, покоробившийся и от него, скажем поаккуратнее, несет фекалиями.
Персональное дело дяди Феди вынесли на партбюро. Народ смотрел строго: испортить партбилет – за это и строгача мало. Секретарь изложил суть дела. Затем слово предоставили провинившемуся, который, как всегда, был немного навеселе.
– Я не хотел, – сказал дядя Федя. – Но в уборной прорвало трубу, и я закрыл пробоину грудью. А в пиджаке – партбилет.
Настроение членов партбюро, естественно, повернулось на 180 градусов. Потому как – это же наш Александр Матросов! Пробоину! Грудью! Принялись писать в райком партии с просьбой заменить испорченную святыню.
Но в этот момент со своего места поднялся редактор отдела писем Виталий Панов по прозвищу Череп (понятно, какая у него была прическа). Во время войны он был членом расстрельной тройки и с тех пор рубил правду-матку только так, не щадя ни чужих, ни своих.
– Рано мы успокоились, – сказал Череп. – Есть информация, что член КПСС дядя Федя красил синагогу.
Тут настроение присутствующих повернулось на противоположные 180 градусов. Синагога находилась рядом с редакцией, в соседнем доме, но все, что с ней связано, было табу. Партиец сионистам не товарищ!
Ситуацию спас главный редактор – Николай Семеныч Киселев или просто НикСем. Спросил дядю Федю:
– Федор Иваныч, скажите, а вы синагогу красили снаружи или изнутри?
– Снаружи.
– Ну тогда криминала нет, – твердо сказал НикСем. – Внутри дядя Федя не был, сионистской идеологией не проникся. А наоборот, сделал нашу столицу еще краше.
Тем дело и закончилось. НикСем был миротворец. Все бы так.
По следам героя
Однажды в «Советском спорте» состоялся чемпионат по вранью.
Ну как – чемпионат. Просто собрались в одном из редакционных кабинетов человек двенадцать, предварительно послав гонцов в магазин. Налили, выпили, закусили. То же самое – еще раз. В животе стало тепло.
И не какие-нибудь там сотрудники отдела писем, а первые перья редакции. Звезды отечественной спортивной журналистики (которых в «Советском спорте» середины семидесятых было через одного), не обремененные тем вечером работой в номер. Для меня, молодого, необученного, оказаться в такой компании было невероятной удачей. Да и оказался-то я лишь потому, что был одним из гонцов. За что меня и поощрили присутствием.
Когда махнули по третьей, выпивать просто так стало скучно. И Станислав Токарев, самое первое совспортовское перо, предложил, чтобы каждый по кругу рассказал, как он соврал в каком-нибудь своем материале. Идея пришлась по вкусу, скинулись по рублю, образовав призовой фонд, и – началось!
Только не поймите превратно: все они, безусловно, были честными людьми. Но сами знаете: не приврешь – не расскажешь. К тому же иной раз обстоятельства складывались так, что выхода у них просто не оставалось. В общем, и на солнце бывают пятна.