Как нам стать договоропригодными или Практическое руководство по коллективным действиям

Для соотечественников не секрет, что у нас неважно обстоят дела с гражданской активностью. Даже при наличии острой необходимости предпринять что-либо дельное сообща — видимых успехов почти не наблюдается, да и попыток мало. Среди пишущих об этих нестроениях стало нормой поминать недоговоропригодность, выводя из нее неспособность к общему делу. Все, что могут предложить фирмы или госструктуры, пожалуйста, приобретай. Но если продукт не продается и не поставляется бюрократией, если требует совместного выступления граждан, результат неутешительный. Либо за деньги, либо никак — вот и весь выбор. Запрос на услуги гражданского движения в нас еле теплится.

Тем временем у передовых в этом плане

обществ широкий пласт групповых благ производится самими людьми, часто — на некоммерческой основе. Это и социальная помощь всех видов, и саморегулирование, и многое другое, включая строго предписанный демократии общественный контроль за властями всех уровней. Мы же обходимся без этого, как бы соглашаясь, что если бизнес или государство не нашли для себя резонов, то и не надо. Мы сжились с беспомощностью по части наведения чистоты и порядка в районе, где живем, мы не можем повлиять на школу, если она чем-то не подходит нашим детям, не в состоянии найти управу на бюрократию ТСЖ и ЖКХ… В общем, свыклись со многим, что мешает жить по-человечески и воспринимать слова о правах личности не как пустой звук. В том числе с низким качеством услуг, предоставляемых государством. По большому счету, у нас хоть малые, хоть большие интересы граждан не могут быть ни четко артикулированы, ни, тем более, доведены до власть имущих с такой настойчивостью, чтобы те не могли увильнуть.

Государство имело свой интерес и приложило руку к неумению граждан сплачиваться. Как итог, мы лучше потерпим, сколько можем, чем объединимся и добьемся своего. Общественному запросу недостает силы, к примеру, на уважительное поведение мелких чиновников, или на оптимизацию очередей в госсекторе, или на клиентоориентированное поведение стражей порядка, на следование духу, а не букве Конституции и законов рангом ниже. А ведь, в сущности, из неимения всего этого складывается качество жизни и, может быть, даже (не)любовь к Родине.

Очевидно, многое можно было бы исправить к лучшему, умей мы действовать сообща. И взращивать это умение следовало бы с простого и малого, а быть может, и с не столь простого, зато животрепещущего и болезненного и потому легко пробуждающего в людях жажду действия. При всей нашей гражданской смиренности, полно вещей, от которых невозможно абстрагироваться. В каких-то особо вопиющих случаях общество вроде и не безгласно, но на деле все равно беспомощно. Вот, к примеру, неприступный бастион: в стране, где чуть ли не каждая десятая семья имеет родственника-заключенного, тюрьмы находятся в средневековом состоянии. Принято считать наш народ сердобольным, но на поверку все это слова. Мы не в силах остановить гулаговское живодерство в отношении собратьев. А взять прошедшие выборы 2011 и 2012 гг.! Согласие большинства с фальсификациями — это ли не нижняя точка падения нас как граждан? Но ведь и прозападное меньшинство, цвет нации, сплоховало, погрязнув во внутренних тяжбах. Тот факт, что либералы не представлены своей партией в выборных органах власти (при достатке избирателей с соответствующими взглядами), не списать на внешние помехи. Это результат не только подтасовок, но и наших собственных огрехов, и они лежат в плоскости неумелого взаимодействия.

Собственно говоря, тема недоговоропригодности как раз и обязана своей актуализацией медиауспехам и трудностям протестного движения 2011–2012 годов. В этой связи со всех перекрестков зазвучали слова о доверии, точнее, о его дефиците, о социальном капитале (в смысле отсутствия такового), о нашей неспособности к взаимодействию, недоговоропригодности и т. п. и о вытекающих отсюда «не». Чуть позже я попробую внести ясность в эти термины, которые употребляют почти как синонимы, хотя они таковыми не являются. А пока отмечу, что до сего дня анализ этого качества родного социума — (не)способности к коллективному действию — не продвинулся дальше поверхностных констатаций и обвешивания соотечественников ярлыками. Подразумевается: «ну такие уж у нас граждане», ничего не попишешь. А иных взять неоткуда! Якобы человеческий ресурс обладает некими врожденными характеристиками граждан, и они либо развиты — тогда получается гражданское общество, либо нет — тогда не получается. Следуя данной логике недостающей гражданственности, нужно каким-то образом добыть подходящих граждан и лишь затем действовать. Однако, чтобы «добыть», необходимо что-то предпринять, а предпринять могут уже «добытые», таким образом, круг замыкается.

Мне не симпатична идея врожденного «порока гражданина». Я думаю, во многом этот недуг «благоприобретенный», он есть результат длительной порочной традиции. Но традиции ведь могут меняться, и при каком-нибудь внешнем толчке это может происходить довольно быстро. Поэтому не будем впадать в искушение списать свои дурные манеры на раз и навсегда предустановленную социальную настройку. Некоторым странам повезло зачать в своем народе граждан. Принято связывать это достижение с таинством истории, к примеру с духом американских первопоселенцев, с благоприятствующей верой и религией, — с разного рода счастливыми обстоятельствами во тьме веков, которые помогли народу встать на верную стезю. В этой позиции есть доля правды. Однако не будем сбрасывать со счетов осмысленные и настойчивые усилия нации, произведенные не так давно и предпринимаемые сейчас. И если результат обязан чуду, то не в последнюю очередь — рукотворному. К примеру, в книге «Америка за школьной партой» показано, сколь усердно страна ассимилировала эмигрантов, как учила граждан действовать сообща [1] .

У нас в деле гражданского единения почти полный провал, что связано как с исторической закваской, так и много с чем еще. Но могут ведь быть и свои плюсы. Скажем, в чем-то можно опереться на преимущество догоняющих. Хотя это чисто по-русски — сидеть сложа руки и дожидаться попутного ветра, но ведь и впрямь повеяло в нашу сторону. Взять кардинальные улучшения, связанные с интернетом, и не только. Подобно тому, как с успехами техники стало проще ремонтировать человеческое тело, точно так же, опираясь на прогресс в коммуникациях, можно подправить тело социальное и даже подлечить травмы советского коллективизма. Ведь социум — это прежде всего взаимосвязи, и когда технически меняются структура, скорость, качество связей, это, конечно же, затрагивает что-то глубокое в социуме, и это дает нам возможность что-то подправить, переключить тумблер в нужное положение. Эффект может быть почище того воздействия, которое оказало на традиции появление контрацептивов.

Я убежден в том, что «средний» типический человек есть продукт условий и правил, в которые он поставлен, и лишь потом — привычек, умонастроений и тех его свойств, которые были ему присущи вчера, позавчера и т. д. в прошлом. Никто на самом деле понятия не имеет, как впрямую менять типаж личности, за исключением разве что родителей, безуспешно переделывающих своих чад. А вот если воздействовать посредством правил, институтов, инструментов, учреждений, социальных образцов, если включать надлежащие мотивы — тогда люди меняются. Разве мы не были свидетелями того, как стимулы к обладанию частной собственностью, будучи включенными, в одночасье превратили хомо советикус в хомо экономикус. Вслед за этим у соотечественников, дотоле не избалованных продуктовым ассортиментом и не страдавших от избытка вкуса, вдруг заиграли таланты по части самого разнообразного потребления, включая моду и роскошь всех сортов. И вовсе неспроста наши люди первым делом ринулись осваивать статусное потребление. Ведь прежде чем бъединяться и разучивать социальную кадриль, нужно хорошенько разделиться. Иначе любое совместное начинание утонет в противоречиях и гвалте, вытекающих из разношерстности состава. В переходные постсоветские годы всякий был так или иначе вовлечен в процессы первичного накопления или попытки дележа клондайков, и, в общем, помимо этого людей мало что могло интересовать столь сильно. Так что не станем так уж сетовать на то, что шанс наладить общее дело был тогда упущен. Но и долее медлить нельзя. Самое время сосредоточиться на развитии способности к коллективному действию. Потому что первичное и вторичное распределение капиталов подошли к концу, и будет худо, если общество не найдет мирного пути для разрядки своей энергии.

Если не хотеть того, чтобы умение людей занять себя ничегонеделанием стало национальной доблестью, как в некоторых расслабленных странах, нам нужна ниша для утилизации человеческой активности. Она нужна всем благополучным народам, потому что проблема незанятости стоит перед всеми ними. По мере того как люди высвобождаются от обязательного производительного труда, им все трудней найти себе объективно полезное применение. Таков цивилизационный вызов, застигший Запад врасплох. И у нас этот вопрос тоже стоит. И встанет острей, не осознай мы свое преимущество: наряду со многими ресурсами мы обладаем такой ценностью, как огромный запас несделанной работы. Пора задействовать этот ресурс и произвести на свет граждан, способных к обустройству обыденной жизни.

Частная жизнь человека протекает на уровне микросоциума, поэтому в конечном итоге главным вектором развития общества является повышение качества этого микросоциума. Иными словами, общество тем благополучней, чем больше возможностей у человека обрести себя в деятельности. А для этого каждому нужно дать возможность войти в подходящий для него круг людей либо создать его самому.

Дойдя до этого места, интернетчики вскинутся: «О чем речь? С сообществами полный порядок!» На первый взгляд, и вправду, чего-чего, а этого добра нам не занимать. Зайдите в любую соцсеть — и мгновенно найдете любое общение, какого душа пожелает. И не только общение. Однако позвольте попривередничать.