Как ни крути – помрешь
Шрифт:
Кистен сделал долгий медленный выдох, я почувствовала, как отпускает его напряжение.
– Отлично, – сказал он, притягивая меня ближе. – Потому что ты, крошка, моя сука альфа и больше ничья. Я посмотрела на него выразительно, чего он не заметил, поскольку я почти лежала у него на коленях.
– Крошка? – сухо спросила я. – Ты знаешь, что я сделала последнему мужику, который меня так назвал?
Кистей притянул меня ближе.
– Может быть, позже, милая, – шепнул он, и у меня восхитительное покалывание разошлось по коже. –
И я проследила за его взглядом, туда, где Говард и Кизли смеялись над попытками Кери есть сандвичи с шоколадом и не измазаться.
– Так ты будешь свидетелем? – спросила я.
– Конечно. По мне, устанавливать связи – это полезно. – Он убрал руку, я проследила за его взглядом – Айви смотрела на нас сердито. – А вот Айви может думать иначе.
Вдруг став озабоченной, я отодвинулась. Айви встала и быстрыми широкими шагами прошла к крыльцу и в церковь. Задняя дверь захлопнулась так резко, что венок свалился.
Ничего не замечая, Эрика суетливо бросилась придвигать скамейку ближе к огню. Разговор становился живее, Кизли и Кери подвинулись ближе, когда Таката наконец достал гитару, которую привез с собой, но до сих пор даже на нее не смотрел. Он сел на скамейку и тронул струны, длинные пальцы на холоде двигались медленно. Было здорово, по-настояшему здорово. Не хватало только язвительных шуточек Дженкса и искрящейся пыльцы.
Я вздохнула, и губы Кистена сказали мне в ухо:
– Он вернется.
Удивившись, что он знает мои мысли, я спросила:
– Ты уверен?
И ощутила, как он кивнул.
– Когда наступит весна, и он снова начнет вылетать, он вернется. Он слишком высокого о тебе мнения, чтобы не прислушаться, когда гордость начнет заживать. Но я знаю, что такое больное самолюбие, Рэйчел. Тебе придется ползать на брюхе.
– Это я могу, – сказала я тихо.
– Он думает, что сам виноват, – продолжал Кистей.
– Я его смогу убедить в обратном.
– Наш человек, – сказал он мне прямо в ухо почти беззвучно. Я улыбнулась от бури чувств, которую он во мне поднял. Я глянула на тень Айви в кухне, потом опять на импровизированный концерт. Один имеется, осталось еще двое. И эти будут, пожалуй, наиболее трудные. Кери или Кизли я попросить помогла: на этом бланке была графа для номера социального страхования. У Кери такого не было, а Кизли можно было и не спрашивать – ясно было, что он свой номер нигде ставить не будет. По отсутствию пенсионных чеков я заподозрила, что он давно числится мертвым.
– Ты меня извинишь? – сказала я, когда тень Айви за стеклом скрылась в клубах тумана от горячей воды, пущенной в мойку. Объятие Кистена стало свободнее, Таката с непонятной эмоцией глянул на меня синими глазами, когда я поворачивалась уйти.
Я перед входом остановилась и повесила на место кедровый венок. Тепло церкви приятно навалилось на меня, я сняла шапку и бросила ее в черный камин. Вошла в кухню и увидела Айви у стола, с опущенной головой. Она крепко держала себя за локти.
– Привет, – сказала я с порога нерешительно.
– Дай мне взглянуть на контракт, – ответила она, протягивая руку и поднимая голову.
Я разинула рот:
– Откуда ты…
Едва заметная грустная улыбка мелькнула у нее на лице:
– Над огнем звуки хорошо разносятся.
Смутившись, я вытащила бумагу из кармана, холодную от морозной ночи и теплую от моего тела. Айви взяла ее, нахмурилась повернулась спиной ко мне и развернула.
– Мне, э-гм, нужны три свидетеля, – сказала я. – Хотела бы, чтобы ты была одним из них.
– Зачем?
Она не обернулась, плечи ее напряглись.
– У Дэвида нет стаи, – сказала я. – Если будет, его труднее будет уволить. Он продолжает работать в одиночку, а я могу через него получить страховку. Это всего две сотни в месяц, Айви. Больше ему ничего не нужно, иначе бы он нашел себе вервольфицу. – Я знаю. Я спросила: почему ты хочешь именно мою подпись? – Она обернулась с бумагой в руке, и от вида совершенно ничего не выражающего лица мне стало неуютно. – Почему тебе важно, чтобы подписала я?
Я открыла рот, закрыла. Вспомнила, что говорил Тритон. Дома мало было, а вот Айви – ее хватило.
– Потому что ты – мой партнер, – ответила я, чувствуя тепло от этой мысли. – И то, что я делаю, на тебе сказывается.
Айви молча взяла ручку из карандашницы и щелкнула, открывая. Вдруг мне стало неловко, когда до меня дошло: эта бумажка Дэвида дает ему то, чего хочет Айви: признанная всеми связь со мной.
– Я проверила его биографию, пока ты лежала в больнице, – сказала она. – Это не ловушка, он не хочет тебя подставить под какие-то прошлые свои неприятности.
Я подняла брови – такая мысль мне даже в голову не пришла.
– Он говорил, что к этому делу никакие веревочки не привязаны. – Я запнулась. – Айви, я живу с тобой, – сказала я, пытаясь объяснить, что наша дружба не нуждается в подписях, чтобы быть настоящей, и на двери у нас – и ее имя, и мое. Оба.
Она молчала, не выражая лицом никаких чувств, не сводя с меня карих глаз. Потом спросила:
– Ты ему веришь?
Я кивнула. Здесь я должна была полагаться на свое чутье. Она улыбнулась едва заметно:
– Я тоже. – Отодвинув в сторону тарелку с печеньем, она написала в первой строке свою фамилию: затейливая, но совершенно неразборчивая подпись.
– Спасибо, – сказала я, когда она отдала мне бумагу. Я посмотрела ей за спину, на открывающуюся дверь. Айви подняла голову, и я заметила, что взгляд ее смягчился, когда Кистей потопал по коврику у двери, стряхивая снег. Он вошел в кухню, за ним Дэвид.
– Подписываем или нет? – спросил Кистен, и напряжение в его голосе сказало мне, что он готов спорить с Айви, если она упрется.