Как работает исцеление. Как настроить внутренние ресурсы организма на выздоровление
Шрифт:
Как так получилось? В возрасте девяти лет я еще не думал становиться врачом, но мне уже было интересно, как эти совершенно разные направления – древний метод лечения травами и акупунктурой, совмещенный с семейной заботой, и высокотехнологичные операции, таблетки и профессионализм американских врачей – могли быть одинаково действенными. Я видел, как работает американская медицина, но теперь мне открылся абсолютно другой способ, который принес удовлетворение и успокоение смертельно больной прабабушке и быстро вылечил вывихнутую лодыжку без аспирина, льда или эластичного бинта. Как лечение могло быть одинаково эффективным при таких разных подходах? Позже, спустя много лет, я совсем забыл Йена и его прабабушку. В медицинском университете меня учили, что иглоукалывание и травы являются неэффективным и ненаучным подходом. Современные технологии были в почете – они считались более действенными, безопасными и быстрыми. Я приучил себя полагаться на официальную науку, особенно на результаты двойных слепых плацебо-контролируемых рандомизированных исследований. Я с головой погрузился в современную медицину науку, решительно настроенный во что бы то ни стало определить для себя, что действительно
А потом появилась Норма.
«Какой ты милый мальчик, – говорила Норма в начале каждого визита. – Ты самый лучший доктор». Я краснел. Она знала, как со мной себя вести. В семьдесят девять лет у Нормы было много хронических заболеваний, ей нравилось иметь семейного врача «три в одном», как она называла меня, который знает ее и лечит все ее болячки. Наибольшее беспокойство доставлял ей артрит – заболевание суставов, которое поражет каждого пятого взрослого в Америке и которым страдает больше половины людей ее возраста. Она не жаловалась на боль, гораздо больше ее беспокоил тот факт, что ей теперь все сложнее работать волонтером в госпитале. Это занятие служило одним из главных источников радости и смысла в ее жизни. Я часто видел ее в палатах и коридорах больницы, толкающую перед собой тележку с бесплатными книгами для пациентов и гостей. Она знакомилась с постоянными посетителями, наиболее серьезно больными пациентами, приносила им специально подобранные книги, которые, как она считала, могли им понравиться. Артрит проявлялся болями в суставах рук и коленях, из-за чего становилось намного сложнее тянутся за книгами и выдавать их.
Норме нравилось приходить ко мне, и она любила, когда я «занимался» ее здоровьем, хотя все, что я мог ей предложить, это болеутоляющие и рекомендации по примочкам и лечебной гимнастике. Все это не особо помогало, и ее болезнь прогрессировала. Ее волонтерская работа сократилась, и ей стало грустно. Потом я нашел кое-что, что могло ей помочь, – никотинамид, разновидность витамина Б. Я обнаружил у себя книгу о нем в стопке старых учебников из колледжа, которая была написана доктором Уильямом Кауфманом и опубликована в 1949 году. Доктор Кауфман долгое время прописывал большие дозы никотинамида тысячам пациентов. И внимательно замерял и записывал уровень боли, сил и двигательной активности каждого, кто принимал это лекарство, что было необычно для доктора частной практики. Он фиксировал, что боль пациентов ослабевала, а силы и настроение значительно улучшались, и им было легче двигаться, если они принимали никотинамид. Это оказалось идеальным вариантом для Нормы. Единственная проблема заключалась в том, что эффективность никотинамида никогда не была научно доказана в тех самых двойных слепых плацебо-контролируемых рандомизированных исследованиях. Из-за нехватки научных доказательств я не мог прописать никотинамид. Поэтому я решил научно зафиксировать его эффективность самостоятельно с помощью Нормы и других больных с артритом.
Как только я открыл запись на исследование, Норма тут же зарегистрировалась и стала одним из самых инициативных пациентов. Она регистрировала все свои показатели и согласилась участвовать в эксперименте: ей должны были давать никотинамид или одинаково выглядящие таблетки плацебо. Ни я, ни она не должны были знать, что она принимает, до окончания эксперимента. Она начала курс лечения, который включал в себя прием двух таблеток три раза в день. Уже в первую неделю наметилось улучшение, а через три месяца эксперимента артрит отступил. Она начала всем советовать вступить в нашу программу лечения, и это стало моей лучшей неофициальной рекламой. Вскоре она перестала ходить с палочкой, возобновила полноценную волонтерскую работу в госпитале, ее настроение заметно улучшилось, она снова стала крепко спать. Окружающие замечали, что ее обычно затекающие, напряженные мышцы, теперь двигались свободнее. Дочь Нормы пришла ко мне, чтобы лично поблагодарить меня за помощь матери. «Норма теперь чаще улыбается», – сказала она мне Она была счастлива, и я был счастлив, ведь нашел лекарство от артрита! Я стану знаменитым! Так мне тогда казалось.
Когда эксперимент был закончен, я снял защитную этикетку, чтобы узнать, что принимала Норма – никотинамид или плацебо. Она принимала плацебо. Я был поражен, подумал, что что-то было не так с этикеткой, наклеенной фармацевтом, проверил и перепроверил наклейки, идентификационные номера и то, как раскладывали таблетки. Все было в порядке. Норма чувствовала себя значительно лучше почти на 80 % после приема плацебо.
Никотинамид имел положительное действие – совсем небольшое. Когда мы проанализировали с точки зрения статистики разницу в состоянии у тех, кто принимал плацебо, и у тех, кого лечили никотинамидом, результаты последних были немного лучше. Но лишь немного. В среднем те, кто принимал витамин, улучшили состояние на 29 %, в то время как пациенты на плацебо – на 10 %. Конечно, статистика говорила в пользу витамина, но в целом разница была невелика, и к тому же у «пустышки» не было побочных эффектов, а никотинамид в больших дозах мог вызвать проблемы с печенью у некоторых пациентов. Это было разочарование. В итоге я не нашел никакого лекарства от артрита. Но тогда, почему Норме стало настолько лучше. Что запустило процесс ее излечения? Была ли она лишь необычным пациентом – отклонением от общепринятых норм? Неужели я просто выбрал не того больного для участия в эксперименте? Может, я неправильно провел исследование. Выбрал неверное лекарство.
Ее случай не был отклонением от нормы.
При тщательной проверке двойными слепыми плацебо-контролируемыми рандомизированными исследованиями большинство лекарств от наиболее распространенных хронических заболеваний оказываются либо неэффективными, либо действуют только в 20 % – 30 % случаев. Большинство из обезболивающих и таблеток от психических расстройств, язв, гипертонии, диабета, болезни Паркинсона и т. д. практически не приносят никакого результата, и улучшение наблюдается лишь у единиц из всех участников исследований. При доскональном изучении становится ясно, что даже хирургическое
Норма чувствовала себя лучше на 80 % после приема плацебо.
Сержант Мартин выкарабкался из-под груды железа, которая недавно была его грузовиком, весь израненный и в крови. Хотя он был в состоянии шока, он дополз до своего товарища, который лежал без сознания на середине дороги и оттащил его в безопасное место. Мартин перенес скрытую черепно-мозговую травму, которая нарушила нормальное функционирование его организма. К сожалению, он не один такой: почти триста тысяч американских военнослужащих живут с черепно-мозговой травмой, полученной во время военных действий в Афганистане или Ираке. В отличие от пули, самодельная бомба имеет ударную волну на близком расстоянии, которая влияет на мозг. Повреждения и кровотечения носят глобальный характер, а точечные повреждения разбросаны по всей поверхности головного мозга. Часто масштаб проблемы не очевиден в первые месяцы и может усугубляться со временем. Жертва взрыва страдает многочисленными отклонениями, потерей памяти, проблемами с речью, резкими сменами настроения, расстройством сна и хроническими головными болями.
У сержанта были все вышеперечисленные проблемы. Он вздрагивал от захлопнутой двери, избегал больших компаний, так как боялся, что что-то пойдет не так. Почти каждый день у него болела голова, и он постоянно принимал болеутоляющие. Он просыпался по ночам в панике, что кто-то вламывается в его дом, страдал от перепадов настроения, иногда вел себя, как милый маленький ребенок, а порой кричал на жену, требуя запереть все двери. Однажды она нашла у него под подушкой заряженный пистолет и попросила его избавиться от оружия, но он сказал, что пистолет необходим ему, чтобы спокойно спать по ночам, это закончилось скандалом. Наконец, он согласился держать пистолет незаряженным. Жена выбросила патроны, но все равно переживала, что это может привести к чему-то плохому. Мартин повторял ей и всем окружающим, что у него нет мыслей о самоубийстве, он видел, что происходило с теми, у кого такие мысли были: их помещали в палаты для душевнобольных.
Подобрать лекарство в такой ситуации довольно сложно. Я выкручивался и выписывал сержанту дополнительные обезболивающие, антидепрессанты, снотворное и другие таблетки. Записывал его на физиотерапию, групповое лечение, индивидуальные беседы с психотерапевтом и так далее. Из всего этого на него подействовало только одно – музыкальная терапия, особенно ему нравилось слушать девятую симфонию Бетховена.
Я посоветовал ему побольше отдыхать и направил на лечение к нескольким специалистам по черепно-мозговым травмам и посттравматическим стрессовым расстройствам. Со временем его состояние начало улучшаться, но происходило это очень медленно, прогресс был едва заметен. Вскоре его состояние переросло в хроническое. И я мог только пытаться уменьшать его боль при помощи лекарств с минимальными побочными эффектами, чтобы он чувствовал хоть какое-то облегчение. Такая терапия лишала меня всякой веры в себя и выбивала землю у него из-под ног. Когда я сообщил сержанту Мартину, что мне нечего больше предложить ему в качестве лечения, он отказался от моих услуг врача: «Я не смирюсь с этим, – сказал он на последнем приеме. – Для вас я застрял где-то в первой симфонии Бетховена. Но я знаю, что это только начало». И после паузы он добавил: «Мой добрый друг, – обратился он ко мне (никогда раньше он так не называл меня). – Когда я был в Ираке и мы наткнулись на ту бомбу, я не помню, как отнес своего товарища в укрытие, об этом другие рассказали мне. Единственное, что осталось в моей памяти после взрыва, это как я очнулся в больнице в шоковом состоянии. И я до сих пор не пришел в себя; мне нужно еще раз очнуться». Больше он не приходил ко мне на прием. Как и на поле боя, сержант Мартин не собирался сдаваться, он был настроен победить свою болезнь. Мне только оставалось надеяться, что в конце концов он сможет одержать верх в этой битве с самим собой.
Докторам не нравится давать пациентам ложные надежды. Принято считать, что если от определенной болезни нет эффективного лечения, больному лучше смириться с реальностью, чем пытаться найти неэффективные и, возможно, вредные способы лечения, которые ничем не помогут. Наука способна отделить то, что действенно, от того, что не работает, и таким образом, как нам кажется, мы можем определить, где «ложная» надежда, а где – настоящая. Иногда пациенты воспринимают это как полное отсутствие перспективы и впадают в депрессию, а другие, как сержант Мартин, отвергают даже мысль о том, что им придется с чем-то смириться.