Как разграбили СССР. Пир мародеров
Шрифт:
Гарантией, что остатки народной собственности будут отныне эксплуатироваться не государством, а только доморощенными капиталистами, быди — правильно! — все те же секретные соглашения Бориса Ельцина с Госдепартаментом США. Тронуть зеленые олигархические ростки, ему было нельзя. Не позволял Вашингтон. Которому те же Гусинский с Березовским вряд ли импонировали, но зато усиленно изживали такое неудобное для окончательной экономической гибели СССР явление, как красные директора, которые и в 1990-е годы, не забывая, конечно, о себе, продолжали поддерживать основные советские промышленные фонды на должном уровне. А в результате эксплуатации этих фондов олигархами они быстро приходили в негодность. А значит, окончательно подрывали мощь советской экономики,
Я не буду пересказывать читателю сенсационные детали этого подлого .разграбления родины, вы узнаете об этом в данной главе от более знающих людей. А я хотел бы акцентировать ваше внимание вот на чем. В 1990-е годы Россию поразил еще один недуг — государственный олигархизм. Недуг куда более страшный, чем олигархизм обычный, финансовый. В большой власти появились люди, которые алчно аккумулировали в своих руках не только властные полномочия, но и с их помощью огромные деньги. Кричащим примером государственного оли-гархизма стал, конечно, мэр Москвы Юрий Лужков, не только создавший самую мощную коррумпированную чиновничью систему, но и конкретно, посредством жены — Елены Батуриной, укравший миллиарды долларов государственных средств. (Извиняюсь, заработавший.)
Государственные олигархи были в сто раз страшнее, чем олигархи обычные. Вырвать их жала из тела России, к которому они присосались в начале 1990-х, Путину с Медведевым оказалось посильным только в 10-е годы XXI века. Справиться с коррумпированной чиновничьей спайкой в масштабах мегаполиса — это вам не выгнать из страны Гусинского с Березовским, это намного сложнее. В арсенале сопротивления Лужкова были техногенные катастрофы, промышленный саботаж, все что угодно, а у Рахмонова с Шаймиевым еще и искусственный подогрев сепаратизма. (Кстати, то, что проворовавшийся Лужков не ушел по-хорошему, а вынудил Медведева вышвырнуть его вон (браво, Дмитрий Анатольевич!), как раз и говорит о том, что мэр в кепке по-тихому шантажировал федеральную власть упомянутыми мной катаклизмами.)
В этой главе читатель узнает все о Лужкове из уст бывшего руководителя Москвы Юрия Прокофьева, участвовавшего в карьере мэра в кепке, когда тот был еще никем.
Знаком с Юрием Михайловичем и я. Вспомнил тут о нем недавно, когда экс-мэр Москвы, открывая церемонию вручения одной из престижных журналистских премий, посетовал, что в России сегодня «нет свободы СМИ, демократии». Слышать это от Юрия Михайловича, признаюсь, было дико. Ибо нет в современной России человека, более яростно сражавшегося со СМИ последние 15 лет, чем Лужков. При этом в методах своей борьбы с журналистами Лужков был не брезглив. Знаю, о чем говорю. 12 лет назад сам получил от находящегося тогда на самом пике своего политического могущества мэра Москвы исковое заявление о защите чести, достоинства и деловой репутации аж по 9 пунктам.
...А предварил его Юрий Михайлович, размахивая зажатым в руке экземпляром «Независимой газеты» с непонравившейся моей статьей на 13-й полосе, гневной тирадой про «продажных журналистов Березовского» в прямом эфире главного столичного телеканала.
По нынешним меркам, когда плевок во власть предержащих считается хорошим тоном и сходит практически всегда безнаказанно даже работающим в государственных СМИ журналистам, тот мой скромный репортаж не стоит и выеденного яйца. Нескольким старушкам в престижном районе Москвы Кунцево, на Кастанаевской улице, где рушили пятиэтажки, не хватило квартир во вновь построенном для них там же доме. На окраину их выселить было нельзя по закону, и местные власти их стали выживать силой. Мерзкая история. Понимали это и близкие к мэру люди. Ибо сразу после выхода материала — и соответственно, перед судом надо мной — мгновенно нашлись квартиры в том самом престижном районе, и старушки покинули, наконец, нежилой полусклеп с выбитыми окнами, с наркоманами и бомжами, но без электричества и отопления, где обретались месяцами цо воле местного начальства. И Лужкова. Ведь именно Юрий Михайлович, почтивший своим присутствием торжественное расселение этого дома, лично пообещал одной из этих старушек, что в случае хоть одной жалобы «всех уволю».
Но в тогдашнем телегневе будущему радетелю свободы отечественных СМИ, конечно, было не до самокритичной оценки собственных слов и полного отсутствия каких-либо поступков, с ними связанных. Более того, Юрию Михайловичу было невдомек, что всуе публично унижает он и человеческое достоинство журналиста, и задевает его деловую репутацию. В слепой чиновничьей ярости не мог, разумеется, он и представить, что гонорар «адепта Березовского» за разозливший его материал составил всего-то 70 рублей и что изначальным мотивом репортажа был позыв написать позитивный текст о программе расселения столичных пятиэтажек, а проблемы с этим самым расселением, которые, к досаде мэра нашли отражение в тексте, выявились лишь в процессе работы над ним.
А все потому, что в глазах Лужкова журналист — есть и будет — лишь инструмент чьей-то конкурентной политической воли. Березовского, Чубайса, Путина, Медведева... Но не самостоятельная величина. И уж тем паче никакая там не «четвертая власть».
Сразу после эфира с разгневанным мэром «интересные и удивительные» явления стали происходить уже в моей профессиональной жизни. И их с лихвой хватало, чтобы понять, каким образом Юрий Лужков и высшая власть 1990-х в его лице блюдут свою «деловую репутацию» и «поруганную честь».
К примеру, каждый раз накануне очередных судебных слушаний в моем редакционном кабинете появлялся представитель мэра в суде Марат Гафуров, бывший следователь, а тогда главный специалист Государственного правового управления мэрии Москвы. В выражении его лица не читалось и тени смущения от того, что отстаивает он честь и достоинство Юрия Михайловича в свое рабочее время за деньги столичных налогоплательщиков, одним из которых являюсь и я. Тон бывшего следователя был недобрым. Намеки прозрачными. Взгляд испепеляющим. При этом он настаивал на... мировой! Ее условием, правда, была позитивная публикация о деятельности Юрия Михайловича в нашей же газете. Сообразив там у себя в правовом управлении, что дела ему не выиграть, а пытаться убедить Лужкова отозвать иск равносильно увольнению, бедолага хотел хотя бы не проиграть, а заодно и позволить мэру сохранить лицо.
Но на такую мировую мы не шли. Поэтому представителю истца ничего не оставалось, как регулярно переносить судебные заседания. Получался эдакий замкнугый круг. Не уверен, что Юрий Михайлович читал Кафку, но затеянный им процесс мог бы конкурировать с сюжетом главного произведения гениального австрийца. Длился он месяцами. Порядком изматывал нервы. В том числе и несчастным старушкам, которых приходилось всякий раз привозить в здание суда в качестве, свидетелей, где ровно в назначенное для заседания время мы и узнавали об очередном переносе процесса.
Этим мэрский нажим, впрочем, не заканчивался. Опять же накануне судебного заседания в редакции газеты вдруг возникали люди из жилищного комитета мэрии, недовольные слишком низкой арендной платой, которую платила газета за помещения на Мясницкой улице, где располагалась со дня основания, еще до назначения Лужкова мэром Москвы. Да что там люди московского правительства... Им-то хоть если не по общечеловеческой морали, то по иерархической логике пристало блюсти честь высокого патрона сомнительными методами. А под какую логику и моральную категорию подпадают, скажем, действия моего коллеги — журналиста Сергея Соку-та, унесшего у меня из кабинета подшивку с моими статьями о деятельности мэрии... — интернет-сайтов тогда не было — в мэрию же? «Чтоб судить легче было?» — помню, пошутил недоуменно. Как в воду глядел. А ведь выиграй суд Лужков, значит, и газете, и всем в ней работающим, и самому Сокуту был бы от этого прямой материальный убыток. Юрий Михайлович меркантильную сторону иска обставил изящно. В случае поражения мы должны были выложить ему всю выручку за реализацию номера нашего издания, вышедшего с моей статьей. 88 тысяч рублей.