Как стать оруженосцем
Шрифт:
После долгого и трудного плавания моряки оказались на Таити, где вкусили все прелести курортной жизни в объятиях раскрепощенных таитянок. На обратном пути дисциплина начала стремительно падать, и в апреле 1779 года на корабле вспыхнул мятеж, во главе которого стоял первый помощник Флетчер Кристиан. Капитан Блай и верные ему люди были посажены в шлюпку и отправлены в океан, а "Баунти" вернулся на Таити.
Здесь среди мятежников произошел раскол. Большинство собиралось остаться на острове и наслаждаться жизнью, а меньшинство прислушивалось к словам Кристиана, который предсказывал, что однажды на остров явится британский
О дальнейших событиях фильм умалчивает. Между тем колонисты какое-то время были вполне довольны жизнью, поскольку даров природы на острове хватало всем. Однако был один "ресурс", запасы которого на Питкерне были весьма ограничены, -- женщины. Из-за них-то и началась война.
Когда в 1793 году у одного из мятежников умерла таитянская жена, белые поселенцы не придумали ничего лучше, чем отнять жену у одного из таитян. Тот обиделся и убил нового мужа своей подруги. Мятежники убили мстителя, а оставшиеся таитяне подняли мятеж против самих мятежников.
Кристиан и четверо его людей были убиты таитянами, но на этом война не закончилась. Таитянские жены моряков пошли мстить за убитых мужей и перебили восставших таитян.
В результате войны мужское население острова сократилось до четырех человек, да и те потом постоянно враждовали и ссорились до тех пор, пока один из них не был убит, а другой не умер от пьянства. Зато оставшиеся двое поделили между собой женщин и наслаждались вечным миром, пока один из них не умер от естественных причин. Когда в 1808 году к острову пристал американский корабль, на Питкерне жил единственный мужчина -- Джон Адамс, у которого было девять жен и около сорока детей.
Сальвадор -- Гондурас 3:0
Однако большинство войн второй половины ХХ века все же имели под собой экономическую основу. Это относится даже к самому нелепому конфликту прошедшего столетия, известному как "футбольная война".
К концу 1960-х годов отношения между Сальвадором и Гондурасом резко обострились. Обе страны были членами организации Центральноамериканского общего рынка. Согласно правилам этой организации, более развитый экономически Сальвадор имел некоторые торговые привилегии, что очень не нравилось Гондурасу.
Между тем сальвадорские крестьяне страдали от малоземелья и тысячами переселялись в Гондурас, где незаконно захватывали пустующие земли. К 1967 году в Гондурасе проживало около 300 тыс. сальвадорских мигрантов, многие из них занимались торговлей и активно вытесняли гондурасцев из бизнеса.
В конце концов, власти Гондураса не выдержали и стали активно выселять сальвадорцев на историческую родину, что сопровождалось массовыми притеснениями трудовых мигрантов. В ответ в Сальвадоре поднялась волна антигондурасских настроений. Военные режимы обеих стран жаждали укрепить свое положение, так что патриотический угар был весьма кстати для властей по обе стороны границы.
В 1969 году начались стыковые матчи за путевки на чемпионат мира по футболу 1970 года, и командам Сальвадора и Гондураса предстояло померяться силами. Первый матч выиграли гондурасцы со счетом 1:0, после чего одна сальвадорская болельщица и патриотка застрелилась, не вынеся национального позора.
Второй матч выиграли сальвадорцы со счетом 3:0, после чего сальвадорцы бросились избивать вражеских болельщиков и жечь гондурасские флаги.
Третий матч окончился со счетом 3:2 в пользу Сальвадора, после чего гондурасцы избили двух сальвадорских вице-консулов и пошли громить еще не выгнанных нелегалов, а гондурасское правительство разорвало отношения с вероятным противником.
14 июля Сальвадор двинул на Гондурас войска. Война продолжалась шесть дней и закончилась победой Сальвадора. Гондурас был вынужден платить компенсации ограбленным иммигрантам, но зато Сальвадор лишился своих торговых преимуществ и вообще всей своей торговли с Гондурасом.
После этой войны обе страны ожидала долгая полоса экономических и политических неурядиц. Зато обе военные хунты на волне патриотических настроений заметно упрочили свою власть".
...Тут они обнаружили, что неведомым самим себе образом сбились с пути и вместо дороги шествуют по узкой тропинке. Как давно они на ней оказались, сказать было, естественно, невозможно, но Рамус, совершенно справедливо заметив, что если есть тропинка, значит, она куда-то ведет, предложил продолжить путь по ней вперед, и только вперед. При этом он совершенно бессовестным образом присвоил себе фразу, что, мол, ежели тебе все равно, куда ты придешь, то и куда идти, собственно, все равно. Грааль, искомый рыцарем, может находиться где угодно, и вряд ли кто сможет утверждать, что он не ожидает их в конце этой тропинки, если, конечно, не зарыт вот под этим кустом. Или вот под этим.
Сэр Ланселот, конечно же, приняв его слова за чистую монету, собрался копать. Рамус принялся объяснять, что выразился фигурально, то есть образно, потом продолжил объяснением, что такое образно, и в результате снова принялся трещать без умолку, будучи не в силах достичь конца своих объяснений.
А потому и случилось так, что тропинка кончилась раньше объяснений, выведя наших путешественников к каменистому пригорку и скрывшись в пещере.
Некоторое время они опасливо поглядывали в темноту, после чего сэр Ланселот сказал Рамусу:
– Ну, ты, это... сходи, посмотри, чего там...
– Ага!.. А если там дракон?
– Тогда твои товарищи за тебя поедят... то есть отомстят.
– Почему бы, в таком случае, тебе самому не сходить?
– сварливо осведомился Рамус.
– Ты рыцарь, тебе рисковать привычно...
– Конечно, я мог бы сходить, но, посуди сам, в чем же тут смысл? Разве ты сможешь отомстить за меня?
Второй раз за день Рамус оказался побит своим же оружием - безупречной логикой.
– А если там разбойники?
– не сдавался он.
– Смотря сколько. Если, скажем, десяток, это еще куда ни шло. А если слишком много, например, пятнадцать, то можно и не справиться...
– А почему ты думаешь, что пятнадцать - это слишком много?
– Своими собственными ушами слышал, как хозяин таверны требовал с какого-то господина за выпитый эль
пятнадцать
, а тот утверждал, что это
слишком много