Как стать писателем… в наше время

Никитин Юрий Александрович

Операция стоит от ста пятидесяти тысяч евро. И – выше. То есть вырубают кость из ноги, забивают в тот вырубленный кусок титановые штыри, аналог зубных корней, и этот кусок затем приживляют в челюсть. Можно бы сразу с готовыми зубами, но будут трудности в подгонке к верхним, так что проще навинтить их потом.

К чему это я?… Ах да, к литературе… Понятно, что у автора таких денег никогда не найдется. Даже если хорошо зарабатывает. Даже если очень хорошо зарабатывает. Изи гоу, гоу изи.

Так вот издательство мгновенно пришло на помощь, одолжив эту сумму без всяких

процентов и без всякого срока возврата. Я всего лишь подписал в издательстве договор о погашении кредита частью гонораров. Таким образом, мне ежемесячно остается достаточная сумма, чтобы жил безбедно и даже достойно на уровне, а остальное идет на погашение долга.

Этот договор прекраснейшим образом устраивает и меня, и издательство. Я получил огромный кредит на льготных условиях, какие никогда не предоставит ни один банк, и даже закадычные друзья поостерегутся, а издательство тем самым еще крепче привязывает к себе автора. Уж точно, пока не отдаст, никуда не сбежит.

Но, опять же, для этого вы должны научиться писать не просто для того, чтобы проталкивать свои вещи в печать, а чтоб их читали. Потому я никогда не напишу, как уже говорил (или скажу ниже), пособий типа «Как влезть в доверие к редактору и пропихнуть в печать рукопись». Рукопись должна пропихиваться сама! Без усилий.

В последнее время я слышу возражения типа: а вот автор Гарри Поттера тоже долго не могла найти издателя, только с третьей книги ее взяли, так что пробиваться надо, без этого никак…

Честно говоря, я бы не взял и с десятой. Но вовсе не из-за литературных достоинств. Как раз с точки зрения литературы книги написаны превосходно, что и доказывает успех у читателей. Другое дело, ее книги просто вредны. Пропаганда и воспевание магии – это же вечная мечта лодыря (а мы все лодыри) о щуке в проруби, золотой рыбке или джинне из кувшина. Писать о магии – нечестно. Все равно что предлагать детям наркотики.

Английские издатели отказывали ей в публикации по тем же причинам, что и мне с моей «Яростью». Совсем даже нелитературным.

Потому еще раз: повышайте свой литуровень, чтобы вас хватали и переманивали друг у друга, как переманивают, к примеру, начинающих, но заметных футболистов. Тогда издательство станет для вас не темной силой, которую нужно обмануть, а лучшим другом и помощником во всех делах. На которого вы можете сложить часть своих дел: финансовых, юридических, так как в сильном издательстве есть свои юристы и вообще специалисты во всех делах. Они сделают все для того, чтобы вы жили без забот, не отвлекаясь на всякие житейские неудобства, а писали, писали, писали…

Но разве это не то, что надо и вам?

Плюйте на точность, если она вредит экспрессии. Вот щас я написал: «…потянулся до хруста костей», остановился и хотел исправить на «суставов», иначе кто-то да прицепится, но в слове «суставы» на слог больше, а это утяжеляет фразу.

Потому я потягиваюсь до хруста костей, и пошли нах все умники, доказывающие, что хрустят не кости, а суставы. Если для восприятия текста выгоднее, чтобы хрустели кости, будут хрустеть кости!

Перед

выходом «на люди», то есть из квартиры к лифту, а потом и на улицу, мы обязательно смотримся в зеркало. У женщин целый ритуал: подновить макияж, снять эту блузку и надеть другую, перепробовать пять поясов, примерить другие серьги, взбить прическу, надеть другие туфли… нет, они не подходят по цвету к сумочке, надо вот эти…

Мы же, мужчины, проводим пальцами по щекам и подбородку, не пора ли побриться, приглаживаем разлохмаченные волосы, проверяем, как там застегнута ширинка, до конца ли, не пора ли заменить ослабевшую молнию…

Даже в лифте, пока кабинка несет нас вниз, поглядываем в зеркало на стене: прямая ли спина, хорошо ли видны плечи, достаточно ли мужественное и решительное лицо. Себе нравимся любыми, но другие люди тупые, не видят наши замечательные души, им важнее внешний облик…

Так почему же отправляем невычищенные произведения? Насчет редакции – молчу, там не работаю, но вижу, в каком виде выставляют в Сеть, и догадываюсь, что в издательство посылают то же самое.

Я, даже отвечая на какой-то пустяк таким же пустяком, не спешу энтерякнуть, а просматриваю на предмет опечаток и на местах ли запятые. Так почему же молодые и амбициозные ребята, которые претендуют на более высокие места в жизни, чем у них сейчас, выпускают из дома на люди небритые и с расстегнутыми ширинками произведения? Да порой еще и с соплями на рукаве и налипшим дерьмом на подошвах?

Писатель, где бы ни жил, всегда накладывает на свое произведение картинку времени, в котором живет. Ну, как художники Средневековья рисовали Персея, Геракла и прочих греков в полных доспехах рыцарей.

Я читал в детстве книги о разных временах, там женщины сплошь чисты и целомудренны, «ни поцелуя до свадьбы», а сейчас в любом женском романе о тех же временах любая женщина от первого же взгляда мужчины возбуждается плотью, а едва он прикоснется, у нее тут же каскадами бурные оргазмы. Даже у девственниц.

Помню, как я приехал к другу в Азербайджан, и первое, что меня поразило, – детский ор и гвалт, который сопровождал меня с утра и до позднего вечера. Здесь в Москве – мертвая тишина, если не считать гула машин со стороны дорог, а там дети носятся стайками, играют на лужайках, в скверах, на тротуарах, таскают игрушки, попадаются под ноги… Ну, это и понятно, если на каждую семью приходится по семь-двенадцать детей.

Но мы, описывая хоть Античность, хоть Средневековье, хоть век восемнадцатый – везде накладываем свою матрицу: айн киндер. И везде в каждой семье у нас только один ребенок. Почему? Да потому, что у самих так! А то, что во все века и во всех странах всегда и везде женщина рожала, сколько рожается, то есть все рожальное время, как-то в голову не приходит. У моей прабабушки было восемнадцать детей. У ее сестры – шестнадцать. Трое померли в детстве, еще пятеро от болезней, голода и увечий – в отрочестве, но остальные дожили до активного возраста! А у нас в каждой семье прошлого один сын или одна дочь. Других и не было.