Как стать успешной стервой, которой все завидуют
Шрифт:
И еще: бывают ситуации, когда человек просто идет по протоптанной тропинке. Предположим, вы постоянно получаете в свой адрес колкие замечания от сослуживца. Вам уже кажется: этот тип норовит выжить вас, умницу и специалистку, из фирмы. Без выходного пособия и рекомендаций на дорожку. Почему-то лично вы лично его не устраиваете. А потом становится ясно: здесь таким образом принято «прописывать» новичков. Каждый новый кадр должен пройти «обжиг» и «обкатку». Значит, необходимо держать удар и не впадать ни в панику, ни в «монте-кристовость». Через некоторое время все уляжется само собой. Дело не в вашей персоне, а в социальном механизме. Хочешь жить — умей терпеть и не терять лица. Зачем же играть желваками и злобу копить?
Но если с умным человеком партия «на интерес» — дело очень даже увлекательное, то стоит ли обижаться на
К тому же зачастую никакого особого наказания не требуется. Обидчик сам наказывает себя своей глупостью. И вполне достаточно с доброй иронией наблюдать за тем, как он выеживается. Такой способ «отмщения» — обиднее всего. Взгляд, источающий равнодушную жалость, запоминается надолго. Бывает, что на всю жизнь. И обидчик превращается в обиженного. Такие ситуации — не редкость в семейных конфликтах.
Антонина Васильевна не ладила с собственной дочерью. С самого детства Ольга как будто скептически наблюдала за матерью и громко констатировала ее просчеты и промахи (надо признать, весьма многочисленные). Сварила мать семейства неудачный суп — все морщились, но деликатно сглатывали (как-то не получается назвать этот процесс «едой»). Лишь пятилетняя Оля, брезгливо морщась, произнесла: «Его не то, что есть — на него смотреть противно». Сделала мамуля сильный макияж, дитятко тут же констатировало: «Кукла Маша, сорт второй, дети плачут от такой». Однажды они сидели и рассматривали фотографии. Ткнув пальцем в карточку, Антонина Васильевна воскликнула: «Ой, как у меня здесь рот широко открыт!» — «Да ты его никогда не закрываешь…», — с неудовольствием выслушала она ответную реплику дочурки. Подобных случаев было превеликое множество. Дочь у Антонины была злопамятная и довольно занудная девица.
Антонина Васильевна и сама прекрасно понимала, что ребенок прав, но ей все равно было страшно обидно. Ведь это же ее дочь! Так почему же она, мамочка, для своего чада не самая лучшая? Почему Ольга не видит ее в розовом цвете? Антонине Васильевне хотелось добиться уважения от дочери, но как, она не знала. И злилась. Оттого постоянно осыпала дочь придирками. Та отвечала колкостями. Родственная связь разрушалась и таяла. Когда Оля подросла, она рано начала самостоятельную жизнь. С матерью не виделась годами. Проходило какое-то время, и Антонина Васильевна пыталась наладить с дочерью отношения. Но как только проходил взаимный «холодок» — а он неизбежно возникает, если люди возобновляют общение после конфликта — Антонина Васильевна снова и снова вспоминала обиды, которые Ольга причинила ей в детстве. И начинала орать на дочь, цепляясь к мелочам. А в ответ встречала спокойные, снисходительные разъяснения общепсихологического характера. И семейные узы матери с дочерью обрывались — еще на какое-то время. Потом следовала очередная попытка восстановления отношений.
Так все и шло по кругу. Едва всплывали прошлые обиды, Антона Васильевна снова и снова пыталась задеть и уязвить свою дочь. Так ей хотелось самоутвердиться и доказать: она, несмотря на ошибки и проколы, была такой хорошей матерью! Ее вдобавок терзало желание «уравнять счет»: дать понять, какой несправедливой дочерью была Ольга. Антонина Васильевна не могла заставить дочь уважать себя. Она просто не видела никаких других способов наладить общение. Антонине Васильевне мешала обида и желание унизить обидчицу, несмотря на то, что «язва и стерва» была ее собственной дочкой. И самое обидное состояло в нехитром выводе: получалось, что Ольга права. Антонина Васильевна выглядела истеричной, злобной бабой — и в собственных глазах в том числе. Помириться с дочерью у Антонины Васильевны так и не вышло. Они практически не видятся и относятся друг к другу холодно. Дочерне-материнской любовью и заботой здесь и не пахнет. Обычная семейная трагедия.
Вся проблема в том и состояла, что в свое время рядом с Антониной Васильевной не оказалось знающего человека, который сказал бы: у тебя чересчур развитый ребенок. Именно такие детишки рано начинают демонстрировать критическое мышление, самостоятельную оценку и подростковую «ломку». Трудный подростковый период — не фигура речи. Это своего рода преодоление прессинга внешнего мира. Ребеночек становится совершенно невыносим не потому, что внезапно обозлился на весь мир и в будущем из него вырастет доктор Зло. Просто наступил период жестоких «щенячьих игр», когда юное созданье «пробует» на окружающих свои индивидуальные приемы самозащиты, агрессии, отступления и наступления. Если ты проявишь снисхождение и самоиронию, дитятко поймет — вот наилучший способ обороняться, никому не показывая своих слабостей. И вообще: если хочешь, чтобы твой ребенок наконец повзрослел, постарайся повзрослеть первой!
Но, поскольку никто Антонине Васильевне этого не сказал (а может быть, и говорил, но она не послушала), взаимоотношения покатили по дорожке спонтанных выбросов страха и агрессии. Но ведь Оля была маленькой и непонятливой — а если сравнивать с уровнем развития взрослой дамы, то и просто глупенькой — а вот Антонине Васильевне надо было думать головой, а не только разлитием желчи болеть. Ставя себя на одну ступеньку с дочерью, она, естественно, не смогла бы добиться уважения. И не только в Олиных глазах, но и в глазах друзей, родни, знакомых. Сложилась довольно рядовая ситуация: мать и дочь, несмотря на разницу в возрасте, ссорились, будто школьницы, претендующие на роль «первой девчонки в классе». Мама, пытающаяся навязать дочке «почтительно-кроткую» манеру поведения, может лишь вынудить ребенка замкнуться в себе, а то и прибегнуть к лицемерию.
Семьи, в которых почитание старших возводится в священную обязанность младшего поколения, небогаты откровенными чувствами. Со временем недостатки показного «глубоко родственного» чувства проявляются в страшных поступках: дети сдают беспомощных родителей в дома престарелых, отбирают имущество, жертвуют родными во имя «более важных» целей. Почему бы нет? Теперь старшие слабее — значит, их можно подавлять и унижать, как некогда подавляли и унижали их, малышню. Родителям следует помнить: дети вряд ли будут следовать их советам. Скорее они последуют их примерам.
Обида на того, кто слабее, и вдобавок зависит от тебя — не менее разрушительное состояние, чем обида на вышестоящего. Обида на слабого выдает и твою слабость. Ты становишься с обидчиком на один уровень. А если он — ваш подчиненный или ваше не в меру развитое дитятко, то, сами понимаете, вам подобное «перемещение» чести не делает. А обида на сильного… Предположим, ты не в силах возвыситься настолько, чтобы получить возможность ответить на оскорбление, нанесенное тем, кто выше и сильнее. Но можно сохранить лицо, не поддаваясь вспышкам ярости и не демонстрируя перед всеми, как ты глубоко уязвлен и унижен. И если никакой альтернативы нет, можно и отомстить. Но с умом.
Да, в начале раздела я говорила о том, что месть — не блюдо, а яд. Но в этом мире все — яд. Дело в дозировке. И не зря человечество тысячелетиями использует рептилий не только в качестве орудия казни, но и в качестве лечебного средства. Змеиный яд куда дороже жемчуга и злата — когда его правильно используют. К сожалению, большинство людей наносит этим оружием травмы не столько обидчику, сколько себе. Упиваясь своей яростью, они семимильными шагами движутся к неврозам, психозам и разным соматическим заболеваниям, которые вызваны проблемами психологического плана. Нет, все-таки правы индейцы с их привычкой переадресовывать негативные эмоции. Надо только чуточку изменить тактику. Не лупить первого попавшегося, а вернуть полученное адресанту. Не будет посылать что ни попадя кому не следует.