Как ты себя ведешь
Шрифт:
Если вы хотите воззвать к совести ребенка, логика должна быть совсем другая: признался — наказан, не признался — дело твоей совести.
Вы уверены, что он к этому готов? Вообще-то в этом возрасте еще рано взывать к совести, тем более приемного ребенка. Или вы хотите, чтобы он воспринял такое правило: делать можно что угодно, только потом надо сразу признаться, раз уж родителям так это нравится, — и ничего за это не будет. Согласитесь, к совести это не имеет никакого отношения.
Зададим себе вопрос: почему вообще мы считаем себя вправе наказывать ребенка за вранье как таковое? Если вам человек соврал и это нанесло вам ущерб — тогда да, можно ему предъявлять претензии. А если человек врет, потому что себя защищает — нет у нас права его за это карать, обвинять и на него злиться. Даже в уголовном праве
Если ребенок соврал из страха — он вам ничего плохого не сделал и не хотел. Он защищает себя, как может, по-другому пока не умеет. За что сердиться и за что карать?
И конечно, нельзя вынуждать ребенка совершать гадость, которой он и не замышлял — подставить брата или сестру. Зачем своими руками простую детскую уловку превращать в морально предосудительный поступок? Вы пишете: «Надеялись, что ему станет стыдно». Стыдно должно быть за свои поступки, а не за чужие манипуляции, не так ли?
Вранье такого типа — классический пример «плохой технологии». Ребенок знает, что виноват, но выйти из этой ситуации не умеет. Он не так давно в семье, не представляет еще всех ваших реакций, не уверен, что вы не рассердитесь и не накажете очень сурово (тем более, что вы применяете физические наказания). Не может он разобраться в этих ваших тонкостях: «признаешься — не накажем». Как мы уже убедились, сама по себе позиция эта, мягко говоря, нелогична.
Ему страшно, и он пытается выйти из ситуации самым простым способом — сказать, что ничего не было. Очень убедительно сказать, если надо, повторить много раз. Когда вы не верите и настаиваете на признании, он делает вывод: недостаточно убедительно сказал. Поэтому он еще более «искренним» голосом, глядя еще более «честными» глазами, снова говорит: «Это не я!». Чем окончательно выводит вас из себя.
Обратите внимание, что происходит. Зациклившись на самом факте вранья, вы забываете о сути дела, о самом проступке или требовании.
Ребенок говорит: «А нам не задали!» — и вы начинаете бороться с враньем, да с таким азартом, что вопрос задали или нет, и что именно, отходит на второй план. Получается для него даже выгодно: ну, отругают за вранье, зато до уроков, глядишь, дело не дойдет.
Единственный способ справиться с враньем — показать, что это «плохая» технология, не потому даже, что «врать — плохо», а просто потому, что не работает. Очень важно не фокусироваться на факте вранья и строго придерживаться темы. Говоришь, что не делал этого — очень интересно, но мы сейчас о другом: вот он результат, вещь-то сломана (правило нарушено, «двойка» получена и т. д.), так что давай обсудим санкции. Говоришь, что не задали? Может быть, может быть, но сейчас при мне позвони, пожалуйста, и узнай, как на самом деле.
В подавляющем большинстве случаев родители прекрасно знают, что и кто сделал, и видят, когда ребенок врет. Так зачем комедию ломать? Действуйте и говорите, исходя из действительного положения дел, не идите за ребенком в морок «иной реальности», чтобы там пытаться переиграть друг друга. Он должен на опыте усвоить: вранье никак не помогает решить проблему, сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет.
Конечно, могут быть случаи, когда вы не знаете, как оно было на самом деле, или думаете, что знаете, но ошибаетесь. Обычно это видно по реакции ребенка — если его обвинили несправедливо, протест будет искренним и не похожим на «заезженную пластинку». Будьте готовы отказаться от обвинений и извиниться.
Вообще отказ от вранья как от простой технологии — довольно сложное дело, требующее от взрослых терпения, а от ребенка больших волевых и интеллектуальных усилий. Поэтому первое, что вам необходимо сделать — оказаться от ремня как способа воздействия на его поведение, и сообщить об этом. Возможное наказание за проступок не должно пугать ребенка настолько, чтобы он переставал соображать от страха. Только тогда сын сможет поверить, что как бы он ни проштрафился, вы не причините ему боли, не разлюбите его и не откажетесь от него.
После этого можно обращать его внимание на негативные
И, наверное, стоило бы немного разобраться в себе. Почему вранье столь болезненно для вас? Ведь не секрет, что люди время от времени врут, это часть жизни. Есть ситуации, когда ложь — явное зло, но ведь полно случаев «бытового вранья», которое вряд ли можно считать смертным грехом. Возможно, когда ребенок врет вам про уроки, вам кажется, что и другим его словам нельзя верить? Что он врет, когда говорит, что вас любит? Может быть, для вас непереносимо то обстоятельство, что ребенок для вас «непрозрачен» и вы не можете полностью его контролировать? К сожалению, именно обостренная реакция родителей на ложь нередко делает привычку врать более стойкой. Когда от вранья просто отмахиваются, как от назойливой мухи, оно постепенно отпадает за ненужностью. А когда ему придают такое значение, оно и будет процветать.
«Обыкновенный секс, мама!»
«Нашему приемному сыну девять лет, кровный на год младше. До нас ребенок два года был в коррекционном детском доме, где живут дети от четырех до 1 8 лет. Скоро я стала замечать, что приемный пытается „образовать“ младшего, который до этого не очень был сведущ в теме секса. Несколько раз приемный жаловался, что кровный „схватил за переднее место“, что „он обнимается“, „ложится на меня“. Потом выяснялось, что это именно приемный начинал такую игру. Какое-то время мы не обращали внимания, ждали, что само пройдет. Но вчера кровный по дороге из школы начал говорить такое, что я пришла в ужас: „Трахаться, открыть попу“. После мучительного разговора дома приемный заявил: „Я просто хотел рассказать ему, что у нас было в детдоме“. А в детдоме было то, что его насиловали подростки, „совали мне писюн в рот, ну и трахали меня“. После того как он говорил это воспитателям или директору, насиловавшего подростка отправляли в психбольницу, но его заменял другой. Приемный не видит в этом ничего особенного, считает что это „обыкновенный секс“, „как у всех“. К сожалению, я сорвалась, отлупила его ремнем, наорала, что так делать нельзя, это преступление, за такое в колонию сажают, что отвезу его назад в детский дом, что видеть не могу. Потом еще и муж его наказал, причем ребенок принял все как должное, никаких эмоций. Знаю, что бить нельзя, знаю, что сделали только хуже, но это от бессилия и невозможности исправить ситуацию. Хочется просто повеситься… Больше всего меня пугает реакция мужа: „Я не могу на него смотреть, он до конца растлит младшего. У него психика ненормальная!“. Он считает, что оставить их вместе — опасно для младшего. Но я не могу бросить ребенка в такой ситуации, он же не виноват, я его люблю. В голове духовой оркестр, жить тошно. Ситуация совсем безнадежная?»
Да, ситуация у вас непростая, но довольно типичная. С чем-то подобным сталкивается большинство приемных родителей, чьи дети успели хлебнуть казенного дома или пострадали в неблагополучных семьях. Это называется «сексуализированное поведение». Обратите внимание, не «сексуальное», а «сексуализированное», то есть похожее, подобное, выглядящее таким — но не такое. Формируется оно у детей на основе одиночества и беззащитности, когда на протяжении долгого времени едва ли не единственными ситуациями, в которых на ребенка обращают внимание (его обнимают, к нему прикасаются), являются сексуальные игры. В результате у него вырабатывается сложное отношение ко всему «этому». С одной стороны, он чувствует, что здесь что-то не то, так не должно быть, с ним обращаются плохо, возможно, ему больно или противно в процессе. С другой — у него небогатый выбор, это единственные моменты в жизни, когда до него хоть кому-то есть дело. А для ребенка дошкольного возраста одиночество хуже унижения и боли.