Как убивали Сталина
Шрифт:
Дело неместного значения. Осенью 1951 — весной 52-го года МТБ Грузии якобы при прямой поддержке назначенного в октябре 51-го года Сталиным замминистра ГБ СССР Рюмина заводит «мингрельское дело» как бы местного (грузинского) значения. «Дело», однако, направлено прежде всего против ставленников Берии, то есть против выходцев из Мингрелии, связанных, согласно разведданным, с Парижским центром грузинской эмиграции, которая добивалась (и добилась-таки уже в наши дни) отделения Грузии от Союза. Отношение Сталина к Берии резко меняется. От прямого влияния на органы он был отстранен еще раньше. Начинаются аресты его ставленников. Сталин тайно запрашивает материалы о Берии и его «личное дело».
В связи с этим сын Маленкова Андрей приводит якобы отцовскую, но в чем-то сомнительную версию: «В борьбе с Маленковым Берия не мог рассчитывать на поддержку Сталина. Поэтому он решает создать почву для устранения их обоих. С этой целью он раздувает «дело врачей»… Расчет был прост: обвинение кремлевских медиков в умышленно неправильном лечении и отравлении представителей высшей власти; можно безопасно убрать и Маленкова, и Сталина, используя «медицинские методы». Ведь после «дела врачей» легко будет свалить вину за эти убийства на обвиненных ранее и уже разоблаченных «бдительным» Берией врачей.
Отец, как я знаю, сразу же понял смысл этой кампании, но для подозрительного Сталина необходимы были конкретные доказательства… И уже через месяц Игнатьев докладывает отцу, что у него есть данные, раскрывающие истинный замысел «дела врачей». Маленков и Игнатьев докладывают эти данные Сталину, и тот произносит не оставляющую сомнений фразу: «В этом деле ищите Большого Мингрела (то есть Берию, — НАД.)».
По данным Радзинского и В. Карпова, эти слова были сказаны еще Абакумову. Другие исследователи, тот же Буллок, ссылаются на речь Хрущева в 1956 году, в которой говорится, что Сталин сказал Игнатьеву: «Если не получите от врачей признаний, мы вас укоротим на голову».
Кстати, Абакумов, по словам Хрущева, прежде чем докладывать что-то Сталину, обычно ставил в известность Берию. И только получив от него согласие, докладывал вождю. Поэтому назначением Игнатьева вместо пробериевского министра МГБ Абакумова Сталин пытался отстранить Берию от участия в делах органов госбезопасности, проводя одновременно аресты его ставленников. Однако все силовые структуры были настолько сверху донизу укреплены людьми Берии, что серьезно ослабить его влияние вряд ли удалось. Чтобы это сделать, надо было уничтожить самого Берию, являвшегося как бы позвоночником, на котором держались голова и все ребра тогдашней советской репрессивной системы. Показательны на этот счет слова Кагановича на июльском 53-го года пленуме ЦК: «Берия нам, группе людей, говорил: Сталин не знал, что если бы он меня попробовал арестовать, то чекисты устроили бы восстание…»
Таким образом, что не получилось в расчете на Кузнецова, то не могло получиться и с помощью Игнатьева. Вероятно, Сталин так и не понял, насколько далеко зашло дело с Берией.
…Расследование «дела Большого Мингрела» всё больше касалось самых близких Берии людей. Вот-вот и сам Берия должен был оказаться «под колпаком» у Сталина. Однако… Через 4 месяца после смерти вождя на пленуме ЦК Микоян скажет уже знакомые слова: «Берия вынужден был признать… что товарищ Сталин ему не доверял, что «мингрельское дело» создано было для того, чтобы на этом основании арестовать Берия, что Сталин не успел довести до конца то, что хотел».
Смерть Жданова и жизнь Сталина. Смерть Жданова была кому-то очень нужна! По Волкогонову, «электрокардиограмму Жданова просто подменили». Значит, его «убрали» так же, как, скажем, Димитрова, Щербакова или Куйбышева? Залечили(?), «скрыв имевшийся у него инфаркт. Позволили ходить, работать и быстро довели до ручки…»
На этот счет у Радзинского есть следующие строки: «Еще в 1948 году заведующая электрокардиографическим кабинетом Кремлевской больницы Лидия Тимашук подала заявление: врачи неправильно лечат Жданова».
Вопрос о смертельном заболевании(?) Жданова важен не только сам по себе, но еще и потому, что прямо связан с профессором В. Н. Виноградовым, который участвовал в крайне неудачном лечении Жданова, а потом (гораздо позже, то есть в разгар антисемитской кампании), обследуя самого Сталина (он был у него главным лечащим врачом), якобы посоветовал вождю уйти на покой… И это, говорят, насторожило Сталина. Было похоже, что от него хотят избавиться под благовидным предлогом. Виноградова арестовали. Сталин помнил о тех, связанных со смертью Жданова, неясных обстоятельствах!
… 27 августа Жданов почувствовал себя плохо, но консилиум, куда входил и Виноградов, ничего существенного не нашел и продолжил прежнее лечение. «Светила кремлевки» проигнорировали диагноз простого врача Л. Ф. Тимашук, определившей по кардиограмме инфаркт миокарда. Более того, заставили ее переписать свое заключение, а собственный курс лечения не изменили, не отказались и от массажа конечностей. 31 августа Жданов скончался.
Вскрытие показало, что у него уже были инфаркты, не отмеченные в истории болезни. (Кстати, и в медицинском заключении о смерти, составленном при участии Виноградова и распространенном через газеты, об этом тоже ничего не говорилось!) Однако Тимашук тогда не сдалась и в открытую обвинила «кремлевских профессоров» в недобросовестном лечении. В итоге уже 7 сентября 1948 года «слишком самостоятельного кардиолога» уволили. Кстати, 27 марта 1953 года (уже после смерти Сталина и накануне прекращения «дела врачей») Виноградов напишет Берии: «Все же необходимо признать, что у А. А. Жданова имелся инфаркт и отрицание его мною, профессорами Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпей, было с нашей стороны ошибкой».
Эта версия исследователя Г. Костырченко повторяется В. Кардашовым и С. Семановым. Согласно ей Сталин стал подозревать, что «заговор врачей» подстроен Берией, против которого он уже готовил свои меры. Сопоставляя странное «виноградовское лечение» Жданова и медзаключение Виноградова в свой адрес, Сталин не мог не размышлять: почему тогда, в 1948-м, всегда такой бдительный Берия не проявил должного внимания к обвинительному заявлению Тимашук?! Правда, ему сообщали, дескать, такая уж у нее работа: она ведь еще и агент МГБ… Впрочем, кто тогда не был агентом?
Все это только ускорило развязку в противостоянии «Сталин — Берия», когда Берия начинал бояться Сталина, а Сталин начал бояться Берию…
Неразбериха в делах госбезопасности и атмосфера страха, сложившаяся к тем дням, были настолько гнетущими и всеобщими, что основательно затронули даже тех, кто привел общество в такое состояние. Даже Берия и Сталин (не без участия Маленкова) в декабре 1952 года вынуждены были провести через ЦК следующую директиву: «Считать важнейшей и неотложной задачей партии… осуществление контроля за работой Министерства госбезопасности. Необходимо решительно покончить с бесконтрольностью в деятельности органов госбезопасности и поставить их работу в центре и на местах под систематический и постоянный контроль партии…»