Как вернувшийся Данте
Шрифт:
Впрочем – этим он (надуманный человек) для нашей частной истории и превосходен.
Ведь и само это странное (им самим для себя придуманное) имя его словно бы произошло от другой (не православной и не языческой) сути: безликая энергия ци (пти-ца, вылупившаяся из яйца мироздания); именно надуманность и сроднила его с богоборцами-разночинцами века ХIХ-го; причём – роднила сильно отчасти (не по части плоти, и не частью души); но (всё же) роднила – предназначением (почти что кармой).
А вот что связывало его с помянутым ранее египтянином, так это (магическая) подмена смыслов и (наглядная) перемена имён:
Здесь важен вопрос: куда (и кого) этот зов пустоты увлекает (и в Мемфисе, и в Санкт-Ленинграде)? Примечательно – оба эти персонажа (и в Мемфисе, и в Санкт-Ленинграде) полагали себя пустоте противостоящими; разве что – оба они к её помощи прибегли (полагая, что убегают от неё – как будто можно избегнуть того, что везде: и вовне, и внутри всего); но – не только поэтому они в гамме данной истории столь созвучны.
Душегуб Цыбин вовсе не был классическим (этаким до– стоевским) «право имеющим» (повторю: сей рефлексирующий типаж хорошо нам известен и достаточно прозаичен: силы не имеющий, но – находящимся в собственном своём праве себя полагающий разночинец); тогда – кто же он на самом деле есть, представший пред нами надуманный человек Цыбин?
То есть – давайте увидим ноты его имени (чистые, без надуманной «цы»).
Ведь если сущность его оказалась столь легко совместима с сущностью некоего древнеегипетского сына царя (вспомним: титанически прекрасного, но – всё же вполне человека): должен и он быть магически функционален в тонком мире имён.
Потому – для понимания такой простой вещи: кто это «он» – «сейчас» он? И по отношению к тому: кто «сейчас» мы? – нам придётся (пройдя меж речей), постичь «душу имени» помянутого египтянина, пленённого сына младшей жены фараона.
Итак (пролог) – кем именно сын фараона предъявлен был миру (до того, как он пал – стал миром пленён)? Был он сын царя (от младшей жены – потому, должно быть, что и царь прописан не с заглавной буквицы); далее (итог) – до того, как он пал, у него было другое имя (которое оказалось стёрто со всех картушей).
После того, как он пал, (от него) осталась только памятка: что раньше его звали как-то иначе; как – не суть; суть – он убийца отца (почти что – Отца); всё имел – и не понял «этого» своего всего; чего же ему не хватало?
Должно быть – (целокупной) души; но – неужели её не заменили ему его девять египетских жизней? Был он сыном (казалось бы – всего лишь один из сынов) фараона Рамзеса III; и вот здесь начинаются дела прямо-таки разночинные, унижающие и оскорбляющие: то есть вечно до– стоевские!
Ведь и происходил он даже не напрямую от фараона Рамзеса II Великого. А всего лишь от его сына (тоже, конечно же, фараона) Рамзеса III.
Причём – был он хоть и неоспоримым сыном; но (опять же – всего лишь) – от младшей жены и «младшей царицы» именем Тейе! А ведь именно с этого разночинного «всего лишь» иногда (то есть – почти всегда) для людей волевых (понимай, свое-вольных) и происходит начало их личного жизненного конца.
Казалось бы, пусть их, «вечно младших» разночинцев! Каждый
А если не происходит всеобщая катастрофа – происходит частная смерть отдельного атома в социуме
Потом – приходит Царь. Он. Воскрешает. Весь Египет (и каждый отдельный атом его социума). В этом смысл со’бытия Царя.
Из века в век – «так» и происходит. В Египте ли (там это наиболее наглядно – с их Книгой Мёртвых), или даже в нынешнем Санкт-Ленинграде (городе на грани православия – не чистоте его, а усилия вещенственно воплотить вещее); так бы и шло из века в век.
Были бы все они (те или иные ипостаси одинаковых смыслов) – по отдельности: Чёрное Солнце, убийца отца и серийный питерский душегуб-разночинец; но – так должно было совпасть: мировая катастрофа (а каждая гибель псевдо-Адама есть мировая катастрофа – сколь часто или редко бы Адамы не гибли) оказалась персональным средством коммуникации для каждого помянутого персонажа.
Оставаясь пока что каждый на своём месте и в своём времени, они оказались друг к другу – притянуты (своим сходством). Вы скажете: за историю мира сколько было таких сходств? Было их бесчётное количество, но (реально) – никаких совмещений (прижизненных реаинкарнаций) не наблюдалось.
Так ведь и логосы мало кем наблюдаемы.
Быть может, подобные прижизненные реинкарнации (попытки обожиться – освободиться от ада посредством сил самого ада) столь же повсеместны, как и весна мира (и коммуникации, в единое бытие скрепляющие отдельные жизни и смерти).
Так началась эта метаморфоза: нота до человеческой гаммы не стало омегой гаммы божественной, но именно что ре– шила приступить к механистическому конструированию; в мире сплошных персон, атомизированных эго это неизбежно.
Ведь сейчас, когда душегуб Цыбин своею убийственной и надуманной сутью (находящийся, впрочем, очень недалеко от Казанского Собора) совместился с существом этого давным-давно для него мёртвого царевича, этот пусть и вторичный, но – данный всем нам царевич оказывался из своего сыновнего и почти царского чина низвергнут и простыми людьми заключён (перестал быть для духа ключом) в темницу.
Причём – повторю: его заключили (и переменили его имя: «Пентавер» означает – прежде именуемый иначе) люди, прежде ему подневольные; но – теперь ведомые не им (телесным царевичем), а теми Силами, что всеми и о всех ведают.
Ибо (повторю) – сын-разночинец, конечно же, оказался убийцей отца.
Ибо (уточню) – общий царевича с матерью заговор против Царя оказался слишком успешен. А потом (как убийцу отца) его разоблачили (физически).
А потом – его продолжили разоблачать (уже метафизически) и лишили прежнего (живого) имени и даже стёрли его прежнее имя с камней и с гранитных стел, и из человеческой истории, сделав для нас неизвестным; но (прежде всего) – определим его для себя именем: этого нынешнего Пентавера (так же Пентавери и Пентаверета, который был древнеегипетским принцем 20-й династии, сыном фараона Рамсеса III и его второй жены Тийе).