Как выжить в тюрьме
Шрифт:
Я часто задумываюсь над тем, почему подавляющее большинство из ныне живущих так до сих пор и не осознало простейшую, казалось бы, истину — подобно тому, как каждая человеческая клетка является одновременно и самостоятельной единицей, и частью всего организма, так и сам человек — неотъемлемая часть исполинского тела Вселенной. Тела, для которого не существует ни времени, ни пространства, потому как названные измерения существуют только для его отдельных частей, но не для целого.
Я снова провожу параллель с человеческим телом, чтобы ты меня лучше понял. Подобно тому, как каждая клетка, находящаяся внутри человеческого тела, способна принимать и принимает информацию, поступающую к ней из всех уголков организма, так и человек способен видеть
Все величайшие истины мира просты.
Самое сокровенное Знание лежит перед тобой, как на ладони. Открой глаза, протяни руку — и оно станет твоим.
Люди чаще всего теряют то, что имеют, и не получают того, что могли бы иметь, исключительно по однойединственной причине — они не верят в то, что это может им принадлежать (даже тогда, когда оно им уже принадлежит). У людей нет веры, они суеверно боятся слышать едва различимые импульсы из глубин Бездны и сознательно делают сами себя слепоглухонемыми, а потом удивляются — откуда Нострадамус всё знал наперед? А, может быть, он был таким же, как все? Только вот, в отличие от окружающих, не боялся слышать себя, не боялся верить, открыв Господу свое сердце.
Учитель из Назарета мог идти по воде, потому что верил — Он может идти. Те, кто поверили, также смогли пойти за Ним вслед. Ты не в состоянии пройти сквозь многометровые тюремные стены потому, что сам не веришь в возможнось этого. Впрочем, ты даже не пытался поверить. Так — напряг воображение и снова расслабился, ворочаясь на тюремных нарах. Между тем, подобные умственные упражнения не имеют ничего общего с подлинной верой.
Не правда ли, странно вспоминать о том, что со мной было на КПЗ, о чем я там думал… Занятно перебирать в памяти воспоминания об одной камере, сидя в другой, не намного лучшей (если понятия «лучше» и «хуже» вообще здесь уместны). Разве что отдыхаем мы теперь на Лукьяновке, а не на Подоле.
В эту минуту там, за решеткой — глухая, беспросветная Ночь. Для нас весь мир перестал существовать, и осталась только одна реальность — тюремная камера размером в два с половиной шага в ширину и в четыре в длину. Камера для четверых зверски усталых, но несломленных человек.
Впрочем, здесь не так тесно, как может показаться на первый взгляд постороннему, не привыкшему к тюрьме человеку. Мир внутри нас ничуть не меньше того мира, который остался снаружи. К тому же, за решеткой легче, нежели на свободе, понять, что хотел сказать Фихте, когда писал о назначении человека.
…Перебирая в памяти различные упражнения, придуманные для развития интеллекта, невольно склоняешься к мысли, что наиболее эффективным и полезным тренингом является изучение иностранного языка.
Сама по себе идея чегонибудь такое выучить в заключении далеко не нова. Языки осваивали многие знакомые нам исторические персонажи, коротая дни за тюремной решеткой. Да чего там далеко ходить? К примеру, Фрунзе освоил французский в ожидании исполнения смертного приговора. Тюремные надзиратели недоуменно хихикали, почесывая затылки. Они никак не могли взять в толк, с кем именно на том свете собирается разговаривать их арестант. Сам же Михаил Васильевич совершенно не планировал покидать планету в столь неспокойное и, вместе с тем, интересное для него время. Герой гражданской войны ни на мгновение не сомневался в том, что благополучно выберется из тюрьмы и расстреляет всех тех, кто вел себя с ним неучтиво. Что он, собственно говоря, и сделал впоследствии, неторопливо обдумывая, как бы получше объединить огромные территории в одноединое государство. Ненавязчивое посвистывание пуль над головой совершенно не отвлекало командарма от возвышенных мыслей, а, скорее наоборот — как лунная ночь для поэта, благотворно воздействовало на нервную систему, вдохновляя на всё новые и новые подвиги.
В отличие от царской Малороссии, заключенным независимой Украины литературу без специального и высочайшего повеления не передают. Одни и те же учебники иностранного языка (преимущественно, английского), раздобытые нелегальным путем, гуляют из камеры в камеру, повышая интеллектуальный уровень их обитателей. Я, правда, не знаю ни одного, кто бы в совершенстве чтонибудь да выучил, но это, так сказать, вопрос третий. Главное, что отдельные лица настойчиво, месяцами, добросовестно учат один и тот же урок. Почему так долго? Обстановка не позволяет. К тому же, в заключении, в условиях массового отупения и откровенного дебилизма, компьютер в голове работает не так быстро, как на свободе.
Что поделаешь — в тюрьме особо выбирать не приходится. Многие интеллектуалы учат языки не по тем учебникам, по которым хотят, а по тем, какие есть в наличии у сокамерников. (Редко у кого есть свой собственный и, главное полный комплект учебных материалов. По крайней мере, я таких счастливчиков не встречал). Чаще всего бывает так, что у одного из сокамерников гдето под нарой валяется вводный курс английского языка, у другого — курс для более продвинутых, но уже не английского, а немецкого. Ничего страшного. Заключенные не отчаиваются. Поучили немножечко английский, теперь почитаем немецкий, пока в камеру не приедет продолжение английского учебника. То, что это самое продолжение может приехать года через дватри, никого не смущает. Всё равно сидим. Уже никто никуда не спешит.
Вместе с тем, и от такого изучения языков есть определенная польза. Чем глубже изучаешь язык другого народа — тем лучше начинаешь понимать поступки граждан, его населяющих. Ведь, в первую очередь, изучается не язык, а материализованная в языке манера мыслить, в которую каждый народ заложил своё особое отношение к окружающему миру. Ты как бы отходишь в сторону и начинаешь смотреть на многомиллионные народы, словно на отдельно стоящих людей, нередко связанных между собой кровными узами. Порой любящих и готовых к самопожертвованию. Порой ненавидящих и стремящихся стереть друг друга с лица земли на протяжении тысячелетий.
Даже самые незаметные, неброские изменения, происходящие в жизни народов, накладывают отпечаток на их язык. Нечто подобное происходит и с каждым отдельным человеком. Любое изменение в жизни, не говоря уж о более серьезных процессах внутри черепной коробки, отражается в обыденной речи. То, что не способен определить ни один рентгеновский аппарат, несложно установить, внимательно послушав, что и как говорит интересующий тебя пассажир.
Человеческие головы — словно компьютеры. Чем примитивнее их устройство — тем примитивнее речь. В случайных словах (которые никогда не бывают случайными), в обрывках брошенных в спешке фраз материализуются мысли. Людей выдают мелочи, как бы тщательно они не скрывали лицо. Умение замечать мелочи и, основываясь на них, безошибочно делать единственно верные выводы сродни искусству, освоить которое легче, если ты практикуешь изучение иностранных языков. При условии, что твои занятия проходят осознанно, а не превращаются в тупую зубрежку ранее незнакомых для слуха импортных слов.
Я смотрю на скучные лица сокамерников и думаю: а о каких, собственно, знаниях вообще может идти речь? Большинство заключенных читает по слогам, путаясь и запинаясь в словах, так до сих пор и не научившись грамотно выражаться на родном языке, а тут иностранный… Тех, чудом сохранившихся динозавров, которые всё ещё пытаются чтото учить, убивая зрение под тусклой тюремной лампочкой, волнует исключительно результат — научиться в совершенстве говорить и читать на другом языке, чтобы в будущем с выгодой для себя использовать полученные навыки. Если, конечно же, у них будет это самое будущее. К чему ещё ведет учебный процесс, никому нет ни малейшего дела. Никто из заключенных не намерен забивать голову сложными алгоритмами и уподобляться Икару, взлетевшему слишком высоко над волнами моря.