Как я стал кинозвездой
Шрифт:
Увидев меня, Лорелея трагически закричала:
— Где ты пропадал? Забыл, сколько дел нам с тобой предстоит?
Я спрятал руки за спину — они были черные от смазочного масла — и ответил:
— В кино ходил.
— В кино? Так поздно?
— Да. Смотрели с Кики «Крамер против Крамера», — наполовину соврал я.
— «Крамер против Крамера» — картина не для детей! И вообще, мне надоел твой Кики. Он тебя не доведет до добра. Оставь его, пожалуйста, оставь всех твоих дружков, они только отвлекают тебя от большой цели. Перед тобой теперь другие, важные задачи, ты просто не имеешь
— Он вовсе не неуч, мама, — отважно бросился я на защиту друга.
Но отваги у меня хватило только на это. Как вы, наверное, уже заметили, я человек нерешительный. Вечно в колебаниях. Папа говорит, что у меня не хватает ни силы, ни смелости сказать «да», когда надо сказать «да», и «нет», когда надо сказать «нет», в особенности когда имею дело с мамой. Папа совершенно прав. Будь у меня хоть капля смелости, я бы сказал: «Мама, выслушай меня. Я не уверен, что должен идти в киноартисты, я не чувствую в себе способностей, которые нужны киноартисту. Я хочу стать конструктором, потому что знаю: для этого у меня способности есть. И я ужасно боюсь выступать перед публикой из-за моих оттопыренных ушей, у меня сразу тогда даже без чернослива и сырых яиц схватывает живот, язык немеет, и я начинаю заикаться…»
Но я ничего этого не сказал, а только тяжело вздохнул и пошел мыть руки. И уже в ванной понял, что промолчал я не только потому, что я жалкий, бесхарактерный плазмодий. Если честно, то мне все же немножечко хочется стать киноартистом — не для того, чтобы сниматься, а чтобы видеться с Росицей. В особенности если я буду Орфеем, а она Эвридикой…
Это сущая правда. Чистосердечно признаюсь вам.
Я сел ужинать. Мама подсела ко мне и, следя, чтобы я не слишком объедался, заговорила:
— Послушай, Энчо, сыночек! Пробил наш час. У нас впереди четыре недели. Это совсем немного, но я знаю себя и поэтому уверена, что мы достигнем поставленной цели.
— Идеала? — спросил я, вспомнив слова Черного Компьютера об Идеале и о битвах на пути к нему.
— Вот именно, идеала! — подтвердила мама.
Тут в разговор вступил папа, который сидел перед телевизором и, казалось, смотрел передачу, а на самом деле прислушивался к тому, о чем у нас шла речь:
— И каков же твой идеал, Лора?
— Орфей! — торжественно произнесла она. — Наш идеал — Орфей. Энчо должен сняться в роли Орфея.
— Да какой из него Орфей! — Папа насмешливо хмыкнул. — Ты ведь своими ушами слышала, какие требования предъявляются к исполнителю этой роли.
— Ну и что? — метнула на него мама сердитый взгляд. — По-твоему, мой сын Квазимодо?
Квазимодо — это урод-горбун из романа «Собор Парижской богоматери». Книжка что надо! Я ее три раза читал.
Лорелея продолжала, внимательно разглядывая меня:
— Правда, он в последнее время немного растолстел, но я с этим справлюсь. Я знаю одну диету, за десять дней — пять кило долой. А ты, Цветан, поройся у себя на складе, нет ли там какого-нибудь средства для ускорения роста.
— Есть швейцарские ампулы для акселерации, вернее — для улучшения обмена веществ, но физиономию ты ему этим не переделаешь, — проворчал папа. — И уши тоже.
— Что же делать, раз он весь в тебя! — ехидно рассмеялась Лорелея. — И все-таки я изменю его внешность. Будет нужно — пойдем даже на косметическую операцию. В Голливуде все киноартисты делают себе такие операции. Нос горбатый — выпрямят, глаза маленькие — расширят, а уши… Уши это вообще мелочь…
Меня охватила паника. В позапрошлом году, когда я нечаянно сел на ржавый гвоздь и мне сделали укол от столбняка, я со страху чуть не брякнулся без сознания. А теперь лицо! Глаза! Уши!.. Я отодвинул тарелку и хотел выйти из-за стола, но мама велела мне остаться и принялась излагать дальше свой план, как сделать из меня Орфея.
— Итак, во-первых, Орфей должен уметь петь. Прекрасно. Энчо поет не хуже, чем знаменитый Робертино Лоретти. Во-вторых, Орфей должен уметь танцевать. Я научу Энчо и танцевать. В свое время, когда я думала поступать в оперный театр, я божественно танцевала.
Папа опять возразил:
— Но Энчо не играет ни на гитаре, ни на арфе…
— Подумаешь! Возьму ему учителя, и через месяц он не только на гитаре, но и на флейте будет играть. Он у нас гениальный ребенок. Орфей на чем играл? На арфе?
— Не знаю, не читал его биографии, — сказал папа. — Но в Смоляне ему поставили памятник, там он на чем-то играет…
— Значит, надо на днях подскочить в Смолян и своими глазами поглядеть, как он выглядит, этот Орфей. А про его жизнь и что у него там стряслось с Эвридикой, прочитаем в книгах… Завтра же! — И, обернувшись ко мне, мама строгим тоном произнесла: — Итак, завтра с утра приступаем! Пусть весь мир увидит, кто такие Энчо Маринов и его мама. А теперь — спать! Потому что ровно через двенадцать часов мы приступаем к осуществлению программы «Орфей».
Когда я уже лежал в постели, мама вошла ко мне в комнату и со словами: «Погоди, сейчас мы кое-что проделаем» — заклеила мне уши лейкопластырем, чтобы они хоть ночью не оттопыривались.
Я дождался, пока мама с папой уснут, и поднялся на чердак, в свое Орлиное гнездо. Накормил и напоил Квочку Мэри, хотел ее загипнотизировать, но на этот раз она не поддалась моим научным попыткам ее усыпить и стала возмущаться, что я ее так внезапно разбудил. Вероятно, моя внутренняя духовная энергия иссякла за такой трудный день. Я оставил Квочку Мэри в покое, сел за МП-1, чтобы вызвать Кики, но и от этого намерения отказался. У меня не осталось ни энергии, ни сил, ни воли…
Только одиночество…
Милена с третьей парты на меня сердилась… Кики обиделся за то, что я не поделился с ним своим секретом. Черный Компьютер расстроен — чувствует, что я от него ухожу, а Росица с ямочками где-то далеко и вряд ли вспоминает о том, что есть на свете семиклассник Энчо Маринов, который в эту минуту с нежностью думает о ней и вздыхает.
Я вернулся в квартиру, лег спать. И увидел во сне, что мне делают укол для акселерации и я так быстро акселерирую (не знаю, есть ли такое слово, но мне оно жутко нравится), что достаю головой верхушку телебашни. Потом мне для красоты подпиливают нос ножовкой, потом, чтобы расширить глаза, вставляют в них пружинки, а уши подрезают ножницами, чтобы не так безобразно оттопыривались…