Как я стал кинозвездой
Шрифт:
В два часа раздался звонок в дверь. Лорелея всплеснула руками, воскликнула: «Это он!» — кинулась открывать и через минуту ввела в комнату еще одного незнакомца.
Должен вам сказать, что я редко у кого видел такой огромный живот и такие красные щеки. Человек этот напоминал огромную, толстенную бочку. Начал он с того, что так хлопнул меня по спине, что у меня перехватило дыхание.
— A-а, вон он, юный гений, о котором шла речь! — заухал он, как контрабас. — Замечательно! Давай знакомиться. Иван Иванов, но все меня зовут Фальстафом, ха-ха, из-за моего брюха, а также потому, что Фальстаф — лучшая моя роль. Меня даже в Софии помнят, я там двадцать восемь лет назад был на гастролях. Известно тебе, кто такой Фальстаф?
Он бы, наверно, еще долго распространялся на эту тему, но мама прервала его монолог.
— Энчо, — с чарующей улыбкой сказала она, — товарищ Фальстаф — заслуженный артист, он согласился ради тебя три раза в неделю приезжать из Стара Загоры. Будь прилежен и послушен. Он не дает уроков кому попало.
— Ха-ха! — Фальстаф опять заухал, как контрабас. — Только юным гениям, да, да, исключительно гениям…
Лорелея, страшно польщенная, что меня назвали юным гением, сказала «чао» и ушла, не забыв напомнить, что в четыре часа, сразу после занятий по актерскому мастерству, придет Маэстро. Я сказал: «Хорошо, мамочка» — и тяжко вздохнул.
Новый учитель похлопал себя по животу, который загудел, как пустая бочка, и опять заухал громовым голосом:
— Ну как, Энчо, идем в артисты, а? Да будет тебе известно: нет на свете профессии прекраснее актерской. Выходишь на сцену, перед тобой в темном зале сидят тысяча человек и как завороженные следят за каждым твоим словом, каждым движением…
— В кино тоже так? — как бы между прочим спросил я.
— В кино?! — Он страшно возмутился. — Кино — это не искусство! Понятно? Кино — это чушь! Тени, которые движутся по белой простыне и исчезают, стоит погаснуть электричеству. Актер в кино не видит перед собой зрителей, не слышит их дыхания, восторженных рукоплесканий, не выходит на поклоны, дамы не бросают цветов к его ногам… Фильм приходит и уходит, через месяц-два никто, кроме киноманов, и не вспоминает о нем… Вот, к примеру, скажи, скольких киноактеров ты помнишь — из тех, кто блистал пять, десять, пятнадцать лет назад? Одного Чарли Чаплина — и всё! Но Чаплин — гений, а главное, он в детстве играл на сцене…
Я слушал своего нового учителя и вспоминал, как у нас в городе встречали артиста, игравшего хана Аспаруха, как после сеанса его забросали цветами, как старшеклассницы бегали за ним по пятам, но не стал этого говорить, чтобы не обидеть Фальстафа. А он продолжал разглагольствовать:
— Знай, мой мальчик, кино — это пустое занятие, это коммерция, шумиха, реклама и деньги, презренный металл… А истинный актер живет не ради денег. Один раз, всего один раз, тому пятнадцать лет, меня пригласили на киностудию, предложили какую-то жалкую роль. Я встал перед камерой, никакой публики, только съемочная группа, и надо произносить реплики перед микрофоном и холодным объективом, который поблескивает, как бельмо на глазу слепца. Я вознегодовал. «Кто я? — сказал я себе. — Артист или манекен?» Отказался от роли, и с тех пор ноги моей не было на киностудии…
Хорошо, что Лорелея не слышала этих рассуждений, иначе она наверняка прогнала бы Фальстафа. Я вспомнил толпу кандидатов на роль Орфея и решил все же обсудить этот сложный вопрос с Черным Компьютером.
Фальстаф, видимо, усек, о чем я думаю, потому что сказал:
— Ладно, Энчо, хватит тратить драгоценное время на пустые разговоры, приступим к серьезной работе. Для начала прочти мне что-нибудь, хочу понять степень твоей гениальности. Есть у вас Шекспир?
Я порылся в книгах, которые мама принесла накануне, и нашел том, на котором было написано: «Вильям Шекспир. Трагедии. Перевод с английского».
— Отлично! — обрадовался Фальстаф. — Выберем что-нибудь этакое… — И, полистав книгу, остановился на странице сто семьдесят шесть. — Вот! «Ромео и Джульетта»! Лучшее, что было когда-либо написано о любви.
При слове «любовь» я подумал о Росице, и сердце у меня забилось громче. А Фальстаф сел возле меня и показал страницу:
— Почитаем вместе вот эту сцену: дом Капулетти, сад, ночь, луна, звезды, благоухают цветы, издали доносятся звуки гитары, Джульетта стоит на балконе, Ромео снизу смотрит на нее, хочет к ней подняться… Я буду Джульеттой, а ты — Ромео. Начали! — И первый прочитал вслух:
Фальстаф — Джульетта (басом)
Как ты попал сюда? Скажи, зачем? Ведь стены высоки и неприступны. Смерть ждет тебя, когда хоть кто-нибудь Тебя здесь встретит из моих родных.Я — Ромео (сопрано)
Я перенесся на крылах любви: Ей не преграда — каменные стены. Любовь на всё дерзает, что возможно, И не помеха мне твои родные.Фальстаф — Джульетта
Но, встретив здесь, они тебя убьют.Я — Ромео
В твоих глазах страшнее мне опасность, Чем в двадцати мечах. Взгляни лишь нежно — И перед их враждой я устою.Фальстаф — Джульетта
О, только бы тебя не увидали!Я — Ромео
Меня укроет ночь своим плащом. Но коль не любишь, пусть меня увидят. Мне легче жизнь от их вражды окончить, Чем смерть отсрочить без твоей любви [1] .1
Перевод Т. Щепкиной-Куперник.
Я замолчал, потому что дальше читать не мог — так меня взволновали эти душераздирающие слова. Я тоже был готов на смерть ради любви, только пока еще не знаю к кому — к Милене или к Росице… Фальстаф хлопнул себя по животу и загудел:
— Слушай, не найдется ли чего-нибудь перекусить? В поезде не успел пообедать. Где у вас кухня?
И, не дожидаясь ответа, сам пошел на кухню, открыл холодильник, вынул оттуда бутылку пива и жареного цыпленка, приготовленного папе на ужин. Вернулся в комнату и принялся есть и пить, а мне велел читать дальше в одиночку. Но я был до того голодный и до того потрясен переживаниями Ромео и Джульетты, что заикался сильней, чем всегда, и Фальстаф нетерпеливо прервал меня:
— Достаточно! Все ясно…
Умяв всего цыпленка и осушив до дна бутылку, он крякнул и уже спокойнее продолжал:
— Гением тебя, конечно, не назовешь, но ты не огорчайся, гении рождаются в сто лет раз… Я научу тебя хотя бы не заикаться и читать с выражением. Положи книгу. Сейчас я тебе покажу несколько упражнений для дикции. Открой рот пошире и медленно произнеси: «Бла-бла-бла…»
Я широко разинул рот и медленно произнес:
— Бла-бла-бла…
— А теперь: «Бле-бле-бле…»