Как затеяли мужики за море плыть

Карпущенко Сергей Васильевич

2. КУДА ГРЯДЕТЕ?

А ветер был сильный и попутный. Вламываясь в паруса, он будто силился сорвать их с рей, скомкать и бросить в море, но паруса не поддавались, а только до предела, до скрипа в рангоуте горбато надувались и лишь давали ветру гнать судно все дальше от устья реки Большой. "Святой Петр" ходко шел на юг вдоль Камчатки всего в двух-трех верстах от угрюмого скалистого берега, и где-то уже совсем далеко голубели сопки, холодные и немые в безразличной своей неподвижности.

Было 12 мая, но из-за пронзительного морского ветра все стоявшие на палубе галиота кутались в увезенные из острога меховые шубейки. Разговаривали мало - всех тошнило с непривычки. Вдруг закрывали рот ладошкой и быстро подбегали к борту, наклонялись над ним, надсадно хрипели, пошатываясь, возвращались к остальным, дорогой вытирая рукавом бороды и губы. Штурман Чурин подходил к мужикам и бабам, с участливой грубостью давал совет:

– Этак и все кишки в море выблевать можно. В трюм ступайте да ложитесь. Эх, еврашки вы полевые!

Ему угрюмо отвечали:

– Вот минет земля родная, и пойдем, неможно нам пока иттить...

– Ну, стойте, стойте, - кивал Чурин и, пыхая вонючим дымом, шел к рулю, где вахту несли попеременно штурманские ученики Гераська Измайлов и Филипка Зябликов - молчаливые, серьезные двадцатилетние вьюноши.

Зато артельщиков, казалось, морская хвороба вовсе не брала. Балагурили, смеялись, трунили над остальными острожанами. Ходили по палубе как заправские матросы, длинно, тонко сплевывали за борт, хлопали друг друга по спинам и плечам, словно больше всех других радуясь свободе. Но и они порой бросали короткий потаенный взгляд на камчатский берег, но тут же прятали его, веселыми ухмылками давили, но до времени, чтобы снова на одно мгновенье дать ему ожить.

Чурина шельмованный канцелярист Ивашка Рюмин нашел стоящим у руля. Шмыгая смешным своим коротким носом, сказал:

– Господин штурман, командир галиота вас в кают-компанию изволит приглашать.

– Чего надобно?
– недовольно буркнул Чурин.

– Сие нам неведомо, - подмигнул Ивашка, - но сдается, совет у господ офицеров без милости вашей произойти не могет.

– Ладно, ступай, - кивнул штурман, выколотил табак из трубки и в кают-компанию пошел, что на корме располагалась.

Господа - Беньёвский, Винблан, Хрущов, Батурин, Мейдер, Степанов и Панов - сидели за столом, на котором стояли два штофа водки, бокалы, хлеб и разложены были морские карты.

– А вот и штурман, - коротко сказал Беньёвский.
– К столу пожалуй, Василий Митрич. У нас тут с господами консилия, сиречь совет большой. Уяснить для самих себя хотим, кто мы такие да куда грядем.

Обнажая редкие, гниловатые зубы, проговорил Панов:

– Кто мы такие? Мы - дети жестокой, несчастной отчизны, принужденные вдали от дома своего искать то, на что имеем право в силу благородного происхождения своего!

С ним согласился хмельной уже Хрущов:

– Да, верно, яко псы паршивые, блудные, в темень злой нощи грядем. Кто поведет нас? Бог али Сатана?

Мейдер же, очень страдавший от морской болезни, к лобику своему морщинистому полотенце, уксусом пропитанное, приложив, сказал с мольбою в голосе:

– О, майн Гот, господа! Отпустили бы вы меня с совета! Я могу делать пластыри, пускать кровь, варить декокты, но какой из меня советник? Моя голова словно побывала под давильным прессом!

Хрущов презрительно махнул рукой:

– Выпей водки! Сие лекарство лучшее от морской болезни. А твои декокты - дрянь и конская моча!

Мейдер не ответил, обиделся. Беньёвский же, не желая ссоры, поспешно к делу приступил:

– Господа, фортуна даровала нам вожделенный случай, и вот мы на свободе. Но за сборами поспешными не имели мы досуга порассуждать, куда направим мы стопы свои, сегодня ж сия задача разрешена должна быть непременно, дабы впредь отсутствие единодушия не привело нас к распре, от коей на судах морских одни лишь бедствия случаются. Итак, какие будут ваши предложения?

Господа молчали и смотрели в потолок, один лишь пожилой Батурин водил по карте пальцем, словно выбирая пригодную для проживания державу.

– Во Францию хочу, - просто сказал Хрущов и потянулся за стаканом.

– В Свецию!
– тряхнул незаплетенными к косицу волосами неразговорчивый Винблан.

– В Германию, пожалуй, - вздохнул Мейдер и поморщился от боли.

Другие господа молчали. Беньёвский вопросительно взглянул на Батурина, Степанова и Панова:

– Вы, господа?

Те переглянулись. Батурин поднялся, вздохнул и сказал:

– Если вашей милости угодно будет высадить нас где-нибудь в Европе, мы были бы довольны. Там, благодаренье Богу, мы, в силу приобретенных в военной службе знаний, на пропитание себе сыскать сумеем. Спишемся с родней российской, а они уж нас без подмоги не оставят...

– План ваш понятен, - вежливо кивнул Беньёвский.
– Итак, я вижу, что мненье всех единодушно - Европа.

– Да, да, Европа!
– поднялся Винблан.
– А грязная, вонючая Россия пускай погибнет!

Беньёвский не мог не заметить, как недовольно переглянулись русские, и, не давая хода ссоре, примирительно сказал:

– России гибнуть незачем. Пускай стоит, как фараонова гробница, никому не нужным каменным колоссом, тупым и бессловесным. Итак, ваши мнения теперь я знаю, выслушайте же и мое.

– Ну, излагай, - сказал Хрущов, - да токмо покороче. Уж больно любишь ты высокоглаголеньем своим блеснуть.

– Чем богаты, как говорят, - недовольно прищурился Беньёвский и сказал: - Ни единого бы не нашлось препятствия в исполнении пожеланий ваших, кабы не были мы клятвой связаны устроить наших мужиков пригодными для сытого житья земельными наделами в какой-нибудь стране свободной. Сей обет зовет нас вначале порадеть о подлых наших сотоварищах - рьяных помощниках наших во время мятежа.

Хрущов презрительно нахмурился, но поднялся с места неприметный с виду, скромный Степанов, отмалчивавшийся обыкновенно, робко сказал:

– Возможно, я и не прав окажусь, потому как в мысли господина Беньёвского вторгнусь, а сей предмет, известно всем, есть потемки сущие. Однако, кажется, командир не токмо обет свой пред мужиками исполняет, а и здраво рассуждает о том, что сотоварищей наших покамест презирать не стоит - они для нас и слуги, и охрана, и матросы. Так что самым верным делом будет мужику нам покамест потрафить и привезть их туда, где и они успокоение найдут, и нам дорога в Европу прямая лежит. Разве ж не правильно я мысли ваши уразумел?