Как затеяли мужики за море плыть
Шрифт:
Игнату за всех ответил Алешка Андриянов, строго ответил:
– Мысли свои крамольные, дурные при собе оставь, Игнаша! Не за тем мы в остроге дрались и толико мучений во время странствий наших принимали, чтоб у посланника в ногах валяться да молить его в Россию нас отправить, под кнут. Позорен и глуп твой план!
И все промолчали, и никто не поддержал тогда Игната. И стали мужики ждать батю своего, и дождались-таки.
Беньёвский возвратился в Порт-Луи марта 19 дня, в карете подъехал к дому, в котором жили мужики, с шумом вошел в покой - в нарядном бархатном кафтане, кружевах, в круглой шляпе с пушистым страусиным пером, духами, помадами благоухающий. За ним несли корзины.
– Ну, детишки, приветствуйте отца своего - вот я весь пред вами!
Человек пятнадцать с воем, с плачем тут же кинулись обнимать Беньёвского, целовали в щеки, в губы, руки целовали. Предводитель, казалось, тоже немало растроган встречей был. Гладил мужиков по голове, руки свои охотно для целованья подавал.
– Ведаю, скучали, - ласково говорил.
– Еще бы не заскучать, когда словно овцы без пастыря остались. Ну, будет, будет, с вами я таперя, утешьтесь, - но краем глаза примечал, что не все для приветствия кинулись к нему - остались некоторые на местах своих, сидели и дело свое прежнее работали.
– А поглядите-ка, ребятки, какие гостинцы я из Парижа вам привез! Вынимайте все да потчевать себя давайте, - и на корзины указал.
Мужики нашли в корзинах бутылок десять с ликером сладким, ароматным, конфеты, засахаренные фрукты, пирожные. Батю своего благодарили, угощались с удовольствием. Чуть погодя спросил Беньёвский:
– Ну а отчего не вопрошаете, удачно ль мой вояж закончился и посчастливилось ли правительство склонить к устройству колонии на Мадагаскаре?
Со щеками, вздутыми от набитых в рот конфет, ему ответил Андриянов:
– Да уж то одно нам немало приятно, что вернулся ты, отец. Ну да поведай, разрешил ли король французский селиться нам на Мадагаскаре-острове?
Беньёвский, немного недовольный невниманьем мужиков к итогам многотрудной миссии своей, достал из дорожной шкатулки круглый футляр, откуда вынул в трубку скрученный лист бумаги толстой, с лицом, преображенным гордостью самодовольной, развернул:
– Вот, дети, указ за подписью министров королевских, дающий право мне, барону де Бенёв, на заселение восточной части острова Мадагаскара людьми, коих мне заблагорассудится набрать, но с тем расчетом, чтобы колония считалась находящейся под властью короля французского. Сим указом приобретаем мы покровительство Людовика Пятнадцатого и вправе требовать от его величества защиты, а также средств к доставке нас на Мадагаскар, к тому же на покупку всего необходимого и наинужнейшего в постройке домов на острове, и много-много всякого другого. Ну, вы понимаете таперя, что не напрасно торчал я в Париже? Видите, что мытарствам долгим вашим конец приходит и скоро вы станете богатыми, свободными хозяевами, повелителями даже на земле, где нет ни воевод, ни губернаторов, ни пыток, ни тягла государственного. У вас не будет даже необходимости платить налоги, не говоря уже о барщине, работе на другого! О, вы станете счастливейшими людьми на свете! Свободными, повелевающими местным населением людьми! Я же, доставив вас туда, сниму с себя обязанности быть водителем вашим, и вы устроите самоуправление, жить станете общиной свободных землепашцев!
И снова часть мужиков в восторге заспешили к предводителю, целовали ему руки, плакали, благодарили за попечительство такое неустанное. Но далеко не все его благодарили - иные стояли в стороне, молчали. Беньёвский все приметил, бросил им:
– Ну а вы чего же не подходите? Али не рады, что землепашцами свободными станете?
От ватаги этой отделился Суета Игнат, ворот рубахи застегнул зачем-то, сказал:
– Не рады, сударь.
– Отчего же?
– Потому как решили мы, пока ты с правителями францужскими переговаривал, плыть назад, домой, в Расею.
Лицо Беньёвского вытянулось, побледнело, у глаза жилка запрыгала, рот затрясся:
– Как домой?
– А вот так, сударь, в Расею, ибо не полюбилось нам заморье.
– Ах, не полюбилось, - криво усмехнулся предводитель, - а что же вам по нраву более? А? Но зачем я спрашиваю? Понятно - кнут, дыба, уголья, к стопам приложенные, купцы-мздоимцы, вас обдирающие, царица, на граждан своих смотрящая как на быдло, на вьючный скот, вонь ваша, грязь, курные избы! Сие вам нужно?!
– закричал он, разъяренный, не в силах от волненья говорить.
Беньёвскому вторил Алешка Андриянов. Выкатил бесцветные бельмы свои и орал:
– Игнашка-а! Ты что, опупел? Куда плывешь-то, куда людишек тянешь? В преисподню-ю! Быть вам всем насмерть засеченными, с языками отрезанными, с глазами выжженными, на колы посаженными! Куда плывете? На смерть!
Но Игнат, перекрывая этот вопль своим густым, могучим голосом, боясь, что крик Алешки склоненных к возвращенью может напугать, задуматься заставить может, сам закричал:
– А ну-кась, глохни, курва лысая! Всякие уговоры бесполезны есть! Все, плывем в Расею! Пущай терзают, зато на своей земле помрем, расейской!
Беньёвский понял, что мужиков не переубедишь, и спокойным голосом, чуть озвонченным насмешкой, сказал:
– А я, Игнат, предполагал, что ты умнее. Ну да ладно, чего там. Скажи мне, сколько вас, патриотов оных, набралось?
– Семнадцать, - пробубнил взволнованный Игнат.
– Все, что подле тебя стоят?
– Ну да.
– Прекрасно. А откуда, скажи-ка, собрался ты плыть в Россию? Из Лориана?
– Нет, мы в Париж пойдем. Попервоначалу у посланника российского разрешение испросим, подмогу какую тож. Пущай напишет государыне, слово за нас замолвит.
– Что ж, ты все хорошо рассчитал, Игнат, - улыбнулся Беньёвский.
– Но только знаешь ли ты, что отсюда до Парижа более пятисот пятидесяти верст?
– Сведал уж...
– Ну а деньги на лошадей, что тебя в Париж доставят, ты имеешь?
– Нет, сударь, не имею оных денег. Пешим ходом до Парижа добираться станем.
– Поистине, паломников магометанских сей вояж достоин! Долготерпим же ты, Игнат! Только скажу я вам, ножки свои в странствии немало намозолите. Ну ладно, пришли вы в Париж, разыскали российского посланника, уговорили его прошение за вас послать в Россию, и вдруг приходит от императрицы указ вас, как воров, в Россию ни под каким видом не пускать. Что тогда делать станете?
– Пустит нас царица!
– уверенно сказал Игнат и прибавил тихо: Уверен, наказать ей нас страшно хочется. А про дорогу длинную ты, сударь, не печалься. В каретах отродясь не ездили, как-нибудь дойдем. Токмо пасы нам до Парижа выдать потрудись. Чтобы надежные, наивернейшие были пачпорта и никакая б выжига к нам не подкопалась.
– Ладно, - хмуро сказал Беньёвский, - схожу я к комиссару, сработают вам пасы. Ох, не дело же ты, Игнат, затеял! Ведь даже двух слов по-французски молвить не умеете.