Как женились Чекмаревы
Шрифт:
Но в самую последнюю минуту перед тем, как минеры подорвали дом, в котором сидели немцы и который надо было взять, чтобы овладеть соседним домом, Афанасий сказал Гоникину просто и сурово:
– Тебе не разрешаю идти с нами.
И все-таки не испытывал удовлетворения от того, что приказ его был исполнен, правда, Павел пошумел возмущенно.
Через два дня после того как заняли развалины дома и даже элеватор, они снова собрались в землянке. Оба были награждены орденами и были веселы. Был тут и Хмелев. Афанасий радовался, что Хмелева за храбрость ц полководческую находчивость при взятпп элеватора произвели
– Ну что вы? Что?
– смущался Хмелев.
Той особой заслуги Хмелева, о которой так уверенно говорил Гоникин, Чекмарев не видел. Он сам сражался в этом бою, жестоком и остервенелом, когда дрались ножами, железками, кулаками и ногами. Хмелев в это время был за Волгой, конечно, ничего не знал о бое за элеватор, длившемся всего сорок две минуты. Бой вовсе не планировался ни Хмелевым, ни им, Чекмаревым. Завязали его грузчики во главе со своим заводным Игнатом. И он повел своих шпрокоспннных сутулых дружинников к тайному складу во дворе элеватора. Солдаты увидели его с окровавленным лицом, ринулись за ним. После упорной рукопашной элеватор захватили.
В рассуждениях же Гоникина драка эта выглядела заранее планируемой операцией.
Однако радуясь за своего приятеля подполковника Хмелева, Афанасий с улыбкой соглашался: да, мол, все спланировал Хмелев.
– Наша сила, кажется, в духе. В презрении к смерти, - говорил Гоникин, подкручивая усы под помидорно раскрасневшимся после спирта носом.
Афанасий улыбнулся на эту общую фразу. Он очень обстоятельно и кругло отвечал на вопросы Хмелева. Бои в домах - наше открытие от крайней нужды. Жизнь многому научила его: не выпячиваться, свои заслуги отдавать вышестоящему начальнику. Эта привычка делиться успехом с другими сама по себе была бы приятна ему, если бы в некоторых не сидел моральный взяточник, не терпящий, чтобы кто-нибудь из подчиненных хоть на вершок оказался умнее. Но Хмелев был не из таких, и это радовало Чекмарева.
Гоникин стыдился, боязно даже вообразить мертвым сильного и покладистого Афанасия. Но и то, что с ним ничего не случилось, в то время как многие погибли, а отца его. Игната, тяжело ранило, а попавший в плен молодой офицер, говорят, застрелился, тоже для Гоникина было мучительной загадкой. Корни жизни Афанасия и тех людей переплелись, но вот странно: столько пало в бою, а его не задело. А ведь в жизни людей гуще, чем деревьев в лесу. Падает дерево, уродует другое.
Никакие лишения не брали Афоньку Чекмарева: он был подобран, фигура, и лицо, и жесты выражали силу и уверенность. И еще ту особенную решимость, которая несколько пугала Гоникина.
"Но куда занесла меня моя мысль? Уж не жесток ли я?
– подумал Гонпкин.
– Нет. все-таки я рад, что Афоньша жив". Он нахмурился: складок на чистом лбу не было лишь чуть заметно подрагивали черные расшитые брови!
Он обрадовался случаю, что надо проводить Хмелева: лучше не оставаться наедине со своими мыслями, угрожавшими ему еще большей откровенностью о таких сторонах жизни, знать которые несвоевременно и опасно.
Вернувшись с мороза в теплый подвал под обвалившимся домом, Гонпкпн почувствовал, что пьян и устал.
Он заснул, но вскоре проснулся в тоске и тревоге.
Чекмарев высмеивал Рябинина, что приказ его не шибко умный, но какой приказ, Гонпкпп не успел спросить.
Рябинин сердито возражал Чекмареву:
– На войне все приказы не шибко умные. Да и какой может быть ум, чтобы послать человека на смерть? А мой приказ, может, единственный за всю войну гениальный.
Натерпимся страху пока в мыслях, а потом прорыв покажется раем.
– Тебя, Рябипин. даже война не избавила от путаницы, - сказал Гопикин. Что-то давило сердце, и он раздражался.
– Я не знаю сути спора, не знаю, почему ты окрысился на Афанасия Игнатьевича, но говорил ты, простл уж за откровенность, чудовищно насчет того, что все приказы не умны.
Прежде бы Рябинпи смолчал, зная власть и силу Гоникина и еще по привычке уходить подальше от репья. Теперь война выпрямила его, налила сплои, уверенностью, которые выросли из его презрения к опасностям и смерти.
– Сути не знаешь, Павел Павлович? А когда-нибудь знал? Крутишься вокруг души, как ветер, а заглянуть в душу не можешь. Все у тебя приблизительно. Как бы жизнь не прошла приблизительно, - сказал Рябинпн.
– Но черт возьми! О чом вы спорили?
– С этого бы и начал. Спорили о том, как прорваться к своим, - сказал Рябпыип.
– А мы разве окружены? В чем дело?
– Окружены они, а мы отрезаны, - сказал Афапасий.
"Ах, вот почему так оолит сердце!" - подумал Гоникин.
– Но насколько это серьезно?
– На войне все серьезно, - сказал Афанасий.
– Ты вот что, Николай, прочитай свои божественные стихи.
Здорово закручиваешь.
Держа в одной руке стакан, в другой луковицу, Рябянин вдохновенно скрипучим голосом декламировал, глядя незряче поверх голов:
Я - приверженец старой испытанной веры, Не хожу ни в костел, ни в собор, ни в мечеть.
Паши храмы из тонкой фанеры С теплым светом бутылок вина вместо свеч...
Все слушали. И никто не обращал особенного внимания, что неподалеку рвались немецкие мины.
Ночью они разбились на две группы - одну должен был вести Рябинпн, другую, несколько левее от него, - Чекмарев.
Афанасий Чекмарев, прислонившись спиной к камнюпесчанику, будто бы дремал, прищурясь. На самом же деле он прислушивался к стрельбе наверху, к ветру, смотрел на седые от извести впеки Павла Гоникпна, говорившего с Катей, думал о простом и маленьком: как прорваться к реке? Не вообще весь поселок и воевавшие тут немцы занимали его, а вот этот овраг, ведущий к реке, и те солдаты противника, которые мешали ему выйти и напиться. Больше суток не пили ни капли, и он не хотел, чтобы жажда повлияла на его опенки обстановки и качеств людей - противника и свопх.
Не о том думал он, насколько умен или не умен, опытен Гонпкпн вообще, а есть ли в нем и в достаточной ли мере неопределимая тайна духа, которая помогла бы ему с ножом в руках ползти вперед и бесшумно снимать солдат неприятеля. Вообще-то Павел был смел, умен, любил Родину, родных, любил Катю Мпхееву. Но есть ли в нем тот дух, который нужен сейчас, в этот момент, для необычных поступков? Минутные сомнения своп Афанасий тщательно затоптал, как ошибочно подожженный запальный шнур, и убедил себя в том, что сомнение это не успело передаться Гоникину.