Какаду
Шрифт:
– Развлекитесь, - присоветовала мисс Ле Корню. Миссис Дейворен выслушала совет и пошла своей дорогой, мисс Ле Корню и еще что-нибудь посоветовала бы, но крикнуть вдогонку не удалось - перед ней возник парнишка Неплох.
– Эй, Тим, - заорала она, - ты что это вытворял? Погляди на свои башмаки!
– Трава, -
– Мокрая она.
Надо ж, такое невезенье: налететь на старуху Ле Корню.
Мисс Ле Корню сегодня утром сняла мокасины. Ей нравилось ходить босиком по мху. Она бы рада не отпускать парнишку Неплоха и что-нибудь ему показать; что бы это ему показать... надо подумать.
Но Тим Неплох неуклюже прошагал мимо. Казалось, левое плечо у него вывихнуто, так осторожно, старательно нес он нечто такое, о чем никто не должен догадаться, тем более увидать.
Можно бы еще выбросить эту добычу, но теперь она уже стала частью его самого, как и его вина.
В доме Дейворенов шторы опущены, но ничего это не значит-они всегда опущены.
Запомнился один только случай, когда он разговаривал с покойником. Дейворен как раз поднял газету с дорожки, стоял у калитки и читал. Война вспыхнула, сказал он.
– Я все думал, вспыхнет новая война и я захочу воевать.
– Так Дейворен мог бы заговорить с любым прохожим.
– Понимаешь, война сближает людей.
– Да ну?
– Тим чувствовал: по сути, ирландец не ему говорит, и прозвучало это у него по-дурацки.
– А вы кого-нибудь убили, мистер Дейворен... когда воевали?
– Как?
– Он вроде не мог не поглядеть на тебя, но только из приличия. Наверно... да... немало. "Убивать", должно быть, так оно и называется.
Вокруг вас двоих утро все дрожало, а может, только показалось.
Теперь в это утро хрупкого равновесия, очень похожее на то, он, придя
Едва он вошел в кухню, его захлестнуло запахами завтрака и всего прочего.
– Рановато для тебя, а? И что это на тебя нашло, Тим, как ты аккуратненько причесался?
Он и вправду слегка намочил волосы и разок-другой провел по ним щеткой; он чувствовал, мокрая прядь наискось прилипла ко лбу.
– Это не ради дня рожденья, а?
– Слова матери тоже захлестывали его. Девять! Надо же! Просто не верится!
Она ухватила его, прижала к своему фартуку. Он терпеть этого не может: щека расплющилась, плечо будет казаться не то что вывихнутым изуродованным. Пока она стискивала его, почти задохшегося, а вырываться не положено, все, что он когда-либо воображал, обратилось в сплошное грязно-белое месиво, а посередке зеленовато-желтое пятно.
Ну вот, она довольна, наконец-то его отпустила.
– Папа сегодня завозился. Подарок будет, когда побреется. С таким трудом он его раздобыл. Ты не представляешь, Тим, как отец тебя любит. До чего он тобой гордится.
Тим сел, принялся поглощать гору овсяной каши и все нынешнее утро, а потом ему стало тошно. И когда мать наклонилась, открыла духовку и на него пахнуло почти уже испекшимся пирогом, очень трудно было удержаться и не всхлипнуть. Он и не удержался, но все-таки удалось сделать вид, будто поперхнулся.