Календарь Морзе
Шрифт:
Поэтому на любого, кто скажет: «На фиг нам этот космос, лучше бы на эти деньги мне сортир плиткой обложили…» – я смотрю с жалостью и презрением. Эти люди не просто живут зря, они еще и хотят, чтобы зря жили все остальные. А у нас в гостях профессор, академик, астроном, математик, специалист по физике космоса – Сергей Давидович Маракс!
– Здравствуйте, Сергей Давидович!
– Здравствуйте, Антон, – ответил мне профессор довольно мрачно, видимо предчувствуя первый вопрос. Ему, надо полагать,
– Сергей Давидович, давайте сразу покончим с неприятной частью – скажите честно, это не вы?
– Это не мы, – ответил академик, страдая лицом, – мы в Институте решаем, по большей части, теоретические проблемы космической и общей физики, у нас нет никаких сверхвозможностей, реакторов, коллайдеров, порталов в иные миры, свертывателей пространства-времени и прочих фантастических устройств. Проводимые нами эксперименты никак не могли стать причиной.
– А какие эксперименты вы проводили? – спросил я. – Ну, если это не очень секретно, конечно…
– Да какие секреты? – загрустил профессор. – Никаких секретов у нас нет… Двенадцатого июля мы, например, проводили эксперименты, проверяющие нарушение неравенств Белла. Тесты в режиме реального времени, в ходе которых измерялась поляризация запутанных фотонов…
– Э… Боюсь, некоторые наши радиослушатели могут не вполне отчетливо представлять, чему именно не равны неравенства и в чем запутались фотоны.
– Ну, сильно упрощая, – ученый закатил глаза, показывая, как его унижает такая необходимость, – мы использовали дальние астрономические источники в роли квантовых генераторов случайных чисел, чтобы подтвердить нарушение принципа локального реализма.
– И что не так с нашим реализмом?
– По крайней мере в пределах Млечного Пути локальный реализм нарушен, это можно считать доказанным.
– Все еще не очень понятно, – признался я.
Профессор раздраженно поморщился.
– Локальный реализм является предположением, что все объекты обладают «объективно существующими» значениями своих параметров и характеристик, – он выделил «объективно существующими» голосом так, как будто это было что-то мерзкое и нелепое. – Эйнштейн иллюстрировал это следующим примером: «Луна не исчезает с неба, даже если ее никто не наблюдает». Однако проведенные эксперименты опровергают это предположение.
– Исчезает? – удивился я.
– Вопрос лишен смысла, – пожал плечами профессор, – ведь наблюдать это некому. Результаты какого-либо измерения не существуют до проведения измерения, хотя это необязательно означает, что они создаются наблюдателем. Свойство Луны быть наблюдаемой на небе может быть диспозиционным.
Посмотрев в мои стеклянные глаза, он добавил:
– Луна имеет тенденцию быть наблюдаемой в небе, но это не значит, что она такова в текущей реальности, – чем ввел меня в окончательный мозговой ступор.
– Так, –
– Это результат элементарных астрономических наблюдений, – отмахнулся ученый, – их мог проделать любой школьник с телескопом. Точки восхода и заката, фаза луны, расположение звезд…
– И как же это объясняет современная наука?
– Никак. Современная наука это никак не объясняет. Потому что это невозможно.
– Но ведь у вас, наверное, есть какие-то гипотезы, предположения…
– Разумеется, – профессор пожал худыми плечами, – сколько ученых, столько и гипотез…
– Ну хоть что-то скажите, – попросил я. – Лично вам какая гипотеза наиболее симпатична?
– Скажите, Антон, – неожиданно понизив голос, спросил он меня, – а сколько тринадцатых июля вы прожили?
– Ну… Знаете… Не могу сказать точно, – признался я.
– Тем не менее вы совершенно уверены, что вчера было другое тринадцатое июля, которое вы прожили, совершая какие-то поступки и действия, последствия которых можно наблюдать в сегодняшнем тринадцатом июля, хотя это тот же самый день, так?
– Ну… Как-то так, да… Хотя звучит как полнейший дурдом.
– Скажите, если я сейчас разобью эту чашку, – профессор показал на мою любимую кружку из «Старбакса», – будет ли она целой, когда вы придете на утренний эфир?
– Нет, конечно! – Я на всякий случай отодвинул посуду подальше. – Вы же ее разобьете!
– А если я разобью ее после вашего ухода и вы не будете знать об этом?
– А какая разница? – не понял я.
– Вот именно, – непонятно ответил ученый, – какая разница? И как только мы поймем, какая именно, это и будет ответом…
– Послушайте, – начал раздражаться я, – кружка либо разбита, либо нет!
– Шредингер бы с вами не согласился… Состояние кружки есть волновая функция, которая сколлапсирует только следующим утром. А если следующее утро будет предыдущим?
– Шредингер – это у которого что-то случилось с котом? – блеснул я своей научной эрудицией.
– Да, – засмеялся профессор, – случилось. Или не случилось. Одно из двух.
Он подался ко мне, забыв про микрофон, и заговорил неожиданно горячо и нервно:
– Аристотель писал, что во времени всегда есть некоторое «прежде» и некоторое отличное от него «после». Именно в силу изменений мы распознаем различные, не совпадающие друг с другом «теперь». А если нет изменений, есть ли время? Видите ли, Антон, мы не знаем, есть ли время где-то, кроме как в нас, не является ли оно свойством наблюдателя, а не наблюдаемого? Не существует никакого времени на фундаментальном уровне… Так ли неправы были Юнг и Паули, сказавшие, что законы физики и сознания должны рассматриваться как взаимодополняющие? Можно ли считать весь мир одним большим эффектом декогеренции?