Калейдоскоп жизни
Шрифт:
Всем нам до выезда за рубеж надо было научиться делать газету, то есть дежурить по номеру — сначала в паре с более опытным коллегой, а потом и самостоятельно. Дежурный по отделу отвечал за все, в том числе и за орфографию, хотя она, строго говоря, входила в компетенцию корректуры.
Всех нас глубоко потряс трагический случай с ветераном-правдистом, который работал в газете с 30-х годов. В его дежурство шла статья о войне, где цитировался приказ Верховного Главнокомандующего. Линотипист на беду пропустил букву «л» в слове «Главнокомандующий». Получилось нечто весьма неблагозвучное.
Ошибку прозевали и корректор, и дежурный, и «свежая голова». Слава богу, не заметили ее и в Кремле, а то дело могло бы кончиться роковой 58-й статьей. Но через пару дней пришла возмущенная телеграмма от какого-то бдительного пенсионера (мы их называли «народными мстителями»). Надо было реагировать. И ветерана уволили без положенной ему по стажу повышенной пенсии.
Главной заботой дежурного по моему отделу было подготовить колонку «В странах народной демократии» для первой страницы газеты. Она должна была быть событийной и при этом разнообразной как тематически, так и географически.
Старожилы редакции учили меня, что, получив заметку от собственного корреспондента, следовало перво-наперво поинтересоваться: сообщал ли об этом ТАСС? Если в материале официального агентства было нечто важное, что отсутствовало у нашего собкора, такой абзац ему надлежало вставить.
В день, о котором пойдет речь, наш собкор из Варшавы передал, что Генеральный секретарь ЦК Польской объединенной рабочей партии Болеслав Берут посетил площадку, выделенную столице для возведения Дворца культуры и науки, проинспектировал подготовку к строительству, подробно ознакомился с проектом. В аналогичной тассовке говорилось, что Берут «ознакомился с проектом и одобрил его». Я усмотрел в этом важный нюанс и, вырезав данную фразу из телеграфной ленты, вклеил ее нашему корреспонденту.
Прочитав на другой день газету, наш посол в Польше обвинил местного правдиста в грубой политической ошибке. Дескать, Дворец культуры и науки — это дар товарища Сталина Варшаве. Так что одобрять или не одобрять его проект не вправе никто, в том числе и Берут.
К счастью для нашего собкора, он передавал заметку телеграфом и предъявил текст, где таких слов не было. Тогда посол отправил шифрованную телеграмму «верхом». Она прежде всего попала к куратору строительства высотных зданий — Лаврентию Берии. Тот написал на ней два слова: «Разобраться и наказать».
До сих пор поражаюсь, как после такой резолюции я остался цел и невредим. Могу объяснить это лишь феноменом, который физики называют «момент силы». Слишком уж сокрушителен был удар и слишком ничтожен объект.
Главному редактору «Правды» поставили на вид. Заведующий отделом стран народной демократии получил выговор. Ну а меня на три недели отстранили от дежурства. Это было очень кстати после моей только что состоявшейся свадьбы. Коллеги-международники очень радовались за меня. Сбегали через дорогу в гастроном за выпивкой и отпраздновали мою удачу.
Надо сказать, что и при Сталине мы часто пировали по кабинетам по всякому поводу. Представление о том, что в условиях тоталитаризма все ходили по струнке, ошибочно. Молодость брала свое во все времена.
Как ни парадоксально, сталинская эпоха благоприятствовала служебным романам. Рабочий день в газете официально начинался в три часа дня и кончался в полночь. По графику газета выходила в три часа утра, фактически же — около пяти. Поэтому в каждом кабинете еще с военных лет стоял диван. Мы были молоды, в большинстве холосты. А в одном лишь отделе писем работало несколько десятков выпускниц юрфака МГУ. Не говоря уже о комсомолках из расположенной как раз над нами «Комсомолки».
Словом, зажатыми в какие-то тиски мы себя отнюдь не чувствовали. На сей счет ходила басня. Дескать, кто-то из правдистов после полуночи выбросил в окно пустую водочную бутылку, которая угодила постовому по голове. Разразился скандал, приехала милиция. Стали нюхать каждого, кто выходил из здания. Но виновного так и не установили. Ибо водкой пахло поголовно от всех, и только от лифтерши тети Поли пахло портвейном «три семерки».
После семи лет работы в Китае и семи в Японии я вернулся в Москву. Тогдашний главный редактор «Правды» Михаил Зимянин решил назначить меня заведующим отделом Азии и Африки. Я упирался руками и ногами: мол, не лежит душа к административной работе. Но партизанский вожак белорусских комсомольцев был неумолим. По его словам, тех, кто любит быть начальником, как раз и не следует выдвигать на руководящие посты.
И вот я, уже как член редколлегии, остаюсь вечером «на хозяйстве», веду очередной номер «Правды». Через меня идет вся правка, я же должен решать, куда втискивать поступающие под занавес обязательные материалы.
— Указ на первую полосу поставили, но из передовой вылез «хвост» девятнадцать строк, — сигнализирует из типографии выпускающий.
— Так попросите автора срочно сократить!
— Дело в том, что автор — первый зам главного. Может быть, вы сами сходите к нему?
Дмитрий Горюнов (переведенный в «Правду» из — «Комсомолки», чтобы освободить там место главного редактора для Алексея Аджубея — зятя Хрущева) на мое появление прореагировал раздраженно:
— Что вы ходите по пустякам! Сами знаете, у нас горячий набор и при срочном сокращении надо избегать перелива строк. Тут всего и делов-то: найти абзац нужного размера и убрать. Сколько вам надо? Девятнадцать строк? Пожалуйста!
Горюнов чиркнул синим карандашом, расписался и отдал мне полосу, которую я, не глядя, послал в типографию. Назавтра после редколлегии мне доложили, что некий пенсионер из Тюмени просигнализировал «об очень неприятной нестыковочке».
В передовой говорилось: «Американская военщина пытается поставить на колени народы Азии, Африки, Латинской Америки». И далее с абзаца: «Именно такую политику последовательно и настойчиво проводит Советский Союз».
— Похоже, мы влипли! — вздохнул Горюнов, узнав, что данный текст прошел не только на периферию, но и на Москву. — Слава богу, пока еще никто не позвонил. Скоро двенадцать. Нам надо продержаться до часа. Тогда все в ЦК и МИДе пойдут обедать, а во второй половине дня до газет уже никому нет дела…
Из сейфа появилась бутылка коньяка. Мы заперлись и благополучно просидели до половины второго.
Девять миллионов подписчиков — и ни одного звонка. А стоило ли удивляться? Ведь наши тогдашние передовицы состояли из настолько выверенных формулировок, что глаз невольно пробегал их по диагонали.