Калифорния на Амуре
Шрифт:
Из звенящей этой темноты в голову Загорскому пришла дурацкая, но чрезвычайно убедительная мысль, что он на том свете. Рассудок, впрочем, противился этому, говоря, что если он на том свете, где же апостол Петр, с огненным мечом стоящий у врат рая, или, по крайней мере, какой-нибудь демон, охраняющий адскую бездну от любопытных дипломатов, которые сунулись в нее раньше назначенного им времени? Тот же самый рассудок, однако, подсказал ему другую мысль, не менее неприятную – никакого того света нет, а лежит он в хладной
Звон, впрочем, понемногу утих и к надворному советнику постепенно начали возвращаться привычные пять чувств. Первым пришло обоняние – он ощутил вокруг какой-то горелый дымный запах. Затем он почувствовал, что лица его коснулось что-то холодное и мокрое. Расплавившись, это мокрое потекло по щеке к подбородку, скользнуло по коже и стекло в ямку под кадыком. Во рту было солоно – кажется, он прикусил язык. Что-то посвистывало в ушах – похоже, это был ветер.
И, наконец, надеясь, что вернулось уже и зрение, он не без труда поднял веки.
Поначалу его ослепило так, что глаза заболели и пришлось их закрыть. Со второго раза, впрочем, вышло гораздо лучше. Он лежал на полу в развороченном зимовье Фассе и через проломленную крышу глядел вверх, в пасмурное маньчжурское небо. Сверху его придавило обломком бревна, упавшего с крыши.
– Господин, – услышал он слабый голос где-то рядом, – господин, вы живы?
Не без труда он повернул голову налево – туда, откуда раздавался голос. Там, привалившись спиной к стене и открыв рот, сидел легко контуженный Ганцзалин.
– Кажется, да, – отвечал Нестор Васильевич, – кажется, жив. Впрочем, точной уверенности у меня нет… А где Фассе?
– Не знаю, – с трудом отвечал Ганцзалин, держась за виски, поскольку у него смертельно болела голова. – Похоже, сбежал.
Загорский осторожно сдвинул остатки бревна, лежавшие у него на груди, поднялся на ноги, прижимая руку к животу, раны на котором, потревоженные его неуместными прыжками, противно ныли. Похоже, помощник прав – зимовье разворочено, мебель поломана и разбросана по всему дому, дверь сорвана с петель, а Фассе нигде не видать.
– Что же это было? – спросил Ганцзалин, которому тоже удалось встать на ноги, хоть и не без труда. – Молния, что ли, с неба ударила?
– На молнию не похоже, – отвечал Загорский. – Скорее уж, артиллерийский снаряд.
– Какой еще снаряд? – на лице Ганцзалина отражалось беспомощное удивление.
– Не знаю, – отвечал надворный советник. – Бомба или граната.
– Но как тогда мы выжили?
Загорский, нетвердо ступая, пошел в дальний угол и остановился, созерцая темный конический предмет, зарывшийся носом в деревянный пол.
– Как, ты спрашиваешь, мы выжили? – повторил он. – Чудом, не иначе. Снаряд не разорвался.
Он еще раз окинул взглядом разрушенный дом и покачал головой. Мерзавцу Фассе повезло, он, судя по всему, ушел невредим.
– Почему вы так думаете? – спросил Ганцзалин.
Нестор Васильевич отвечал, что, во-первых, нет следов крови, во-вторых, нигде не видно саквояжа. Очевидно, Фассе пришел в себя раньше них и просто унес саквояж со всеми деньгами. Заодно, кажется, забрал и все пистолеты.
– Почему же он нас не убил? – помощник глядел на него с удивлением.
Надворный советник пожал плечами: возможно, посчитал, что они уже мертвы. Или решил, что в этом нет необходимости. Без оружия они едва ли будут опасны для Фассе. Впрочем, сейчас это не слишком волнует Загорского: они живы – и это главное. Гораздо важнее понять, кто стреляет по Желтуге, и не прилетит ли в ближайшее время сюда еще одна бомба или граната.
– Нам надо в управление, – сказал Ганцзалин. – Фассе убежал, но Прокунин-то должен быть на месте.
– Прокунин – человек, и ничто человеческое ему не чуждо, – заметил Загорский. – Если кто что и знает о происходящем, то это должен быть именно староста. Впрочем, это не бином Ньютона. Я полагаю, что китайские войска просто перешли от угроз и ультиматумов к делу. А это значит, Желтуге остались считанные часы. Если, конечно, Прокунин не решил отстаивать республику с оружием в руках.
– Думаете, он сумасшедший? – спросил Ганцзалин: он все массировал виски, пытаясь утихомирить головную боль.
– Все приискатели немного сумасшедшие, – отвечал господин. – Такова плата за слишком близкое знакомство с золотом. Как верно поется в куплетах Мефистофеля: «Люди гибнут за металл». Гибнут не только в физическом смысле, но и, как видишь, в духовном. Впрочем, я не думаю, что Прокунин – это именно такой случай. Дело не в его сумасшествии, а, скорее, в его принципиальности, или, точнее, в упрямстве. Наш добрый староста втемяшил себе в голову, что, во-первых, Желтуга должна жить во что бы то ни стало, и, во-вторых, эта земля предназначена русской короне. Не удивлюсь, если он, как какой-нибудь былинный богатырь, врастет в нее обеими ногами и будет отбиваться до последнего.
– И что же нам теперь делать? – спросил Ганцзалин.
– Попробовать отговорить его, если еще не поздно, – коротко отвечал Загорский.
Глава четырнадцатая. Китайский ультиматум
Покинув разрушенный дом президента, надворный советник с помощником двинулись по Миллионной улице в сторону управления. Русское поселение казалось вымершим, не было ни одной живой души, даже собаки не лаяли.
– Чует мое сердце… – начал было Ганцзалин, но взглянув на хмурое, напряженное лицо господина, умолк.