Калки. История одного воплощения. Часть третья
Шрифт:
– О ком ты говорила, мама?
– О тебе, конечно, – засмеялась Надежда Сергеевна.
– Обо мне? – переспросил Алексей, «автоматически» прикоснувшись указательным пальцем к своей груди, как бы указывая на себя, мол, «точно, именно я?».
…и тогда меня осенило. Мы обычно так и переспрашиваем «точно, именно я» касаясь пальцами груди. Мне вспомнилась книга одного саентолога, которую я читал давно, кажется это Живорад Славинский. Там немножко было о том сказано, что можно помогать другому человеку, «прорабатывая» проблемы его за него. Касаешься пальцами правой руки… почему правой? Ей мы указываем на что-то: это стакан, это моя сестра, это собака… касаешься
– И у вас получилось? – спросила Вика, слушая рассказ поэтессы в диком напряжении.
– Нет…
– Нет?
– К сожалению, нет… Но я почувствовал, когда сотни раз попробовал его, что что-то мне просто мешает. Что-то удерживает меня во мне, что-то не дает мне выйти из своего тела и войти в тело Веры…
– Может быть, страх? – предположила Вика. – Это же страшно. Я как-то экспериментировала с онейронавтингом, и как раз освоить его мне не дал страх…
– Вы почти правы, Виктория. Моя первая версия такова и была, мне мешает совершить ритуал страх. Несколько дней я разбирался со страхом, пригодились навыки из праны. Я быстро с ним разделался, если конечно, считать, что несколько дней это быстро. И всё равно, моя осознанность билась о границы моей личности…
И здесь мне нечаянно помогла опять мама…
Алексей лежал в постели. Было около полуночи. Горел ночник. Он смотрел в потолок и думал о Вере. Вошла Надежда Сергеевна. Она была в длинной белой футболке, которую часто надевала вместо ночнушки.
– О чем ты всё думаешь? Ты стал такой озабоченный? – спросила она, присев рядом, после того, как Лёша не ответил на пожелание спокойной ночи.
– А? Что, мама? – словно только проснулся, посмотрел на маму Алексей.
– Ты постоянно о чем-то в последнее время думаешь. О чем?
– Да так…
– Что-то не так с Верой?
– Всё хорошо…
– Просто раньше вы целыми днями общались. А теперь раз в день и то недолго….
– Просто у Веры много дел, – решил скрыть правду Алексей, он решил, сейчас нужно не вносить в цель энергию другого человека, даже мамы.
– Нет, просто твоя Вера эгоистка, – в голосе Надежды слышалась ревность. – Я вижу как ты мучаешься без общения, а она…
– Эгоистка, – повторил Лёша это слово, точно к нему пришло озарение. И это действительно было очень важным словом…
– Да, эгоистка, – в сердцах выдохнула Надежда, гладя грудь сына.
– Нет, она хороший человек. Я… я тебе не могу всего рассказать. Она не может сейчас мне уделять много времени…
– Жаль… я вижу, как ты скучаешь, – женщина соскользнула на живот мужчины, от этого мускулы чуть вздрогнули. – А я хотела перед тобой извиниться…
– За что, мам? – удивленно посмотрел Алексей.
– За то, что разделась перед тобой до гола тогда…
– Не извиняйся, мам. Я тогда и не смотрел. Всё хорошо…
– Спасибо, сына, – сказала она и встала. – Добрых тебе снов, засыпай сладко. И я пойду спать…
Надежда дошла до двери.
– Мам, – окликнул Лёша и улыбнулся, когда мама обернулась, – мне жаль, что я тогда не смотрел…
…слово «эгоистка» меня потрясло, встряхнуло, вывело из ступора. Так же всё просто! Об этом и Будда говорил, нам мешает эго для осознанности. А магия и есть осознанность, не больше и не меньше. Чтобы перекинуть энергию свою в тело Веры мне не хватает осознанности, и мне мешает эго. Я мешает мне. Это же так просто! Я или моя личность ограничивает мою фантазию вырваться за пределы роли, игры в себя. Магия эта театр одного актера, но актер не имеет за всеми ролями ничего. И я увидел, что необходимо сделать перед ритуалом – отбросить своё я. Провести процедуру снятия личности. Тогда безличностная энергия высвободится и обретет возможность играть в другие личности. Метафорически можно выразить так, душа имеет рамки личности, отбрось её и она станет вселенной…
В эту ночь я не стал заниматься процедурой разотождествления с личностью, потому что мама осталась со мной…
– Вы… вы хотите сказать, – взволнованно спросила Вика, – что вы… в ту ночь потеряли девственность?
– Нет, – спокойно ответила Грибникова, – если вы спрашиваете, был ли у нас секс, то его не было. Мама сбросила футболку, легла со мной, мы целовались. А потом уснули, обнявшись…
Это случилось днём, когда мама была на работе. Спонтанно, словно снизошло озарение, и я понял, как отбросить моё я.
Я сидел в каталке и вдруг задумался, а что такое моё я? Что такое моя личность? Стали приходить… поверхностные ответы, типа инвалид… И, знаете, впервые я понял, что «инвалид», некая оценка, а не я. Я ощутил, что инвалид это то, чем меня видят, клише… И это сразу от меня отчуждалось. Следующим ответом было имя Алексей, но Алексеев на свете много, и меня не сразу и звали так, я к этому имени привык, быть может, годам к трём. Следующие ответы – сын, мужчина, человек… И все были как стандарты жизни в обществе, которые нужны были только для общества. Так просто удобно быть кем-то в общении с другими. Наедине с самим собой эти штуки и не нужны, ты себя даже и не называешь, не характеризуешь. Прилагательные отваливались быстро. Какой? Хилый? Немощный? Милый? Серьезный? Хороший? И так далее… Это всё для других. А я сейчас один. Так что – никакой.
В итоге, осталось только я. Я это я. А что же самое я такое? Некое слово? Содержит ли оно само по себе смысл? Что оно подразумевает? Ноги? Руки? Голову? Хуй? Или душу? Или за ним ничего нет, потому что и я для себя я, и кто-либо другой для себя тоже я.
– Похоже на буддийскую медитацию Шуньята, – прокомментировала Вика, а Грибникова задумчиво замолчала. – А что дальше?
– В состоянии полной пустотности, я закрыл глаза и положил ладонь на грудь. Сказал, теперь я Вера Грибникова…
20.
…первое, что я почувствовал, как мне тяжело стало дышать. О том, что каждый человек обладает уникальным ритмом дыхания, тем более что человек противоположного пола, я никогда не задумывался. Не скажу, что это была тотальная ошибка, что я не подготовлен был к этому испытанию, но первые секунды я запаниковал. Это, конечно, не было удушьем. Вера дышала. Дышала в привычном её телу режиме, но мне он не подходил. Изменить же я не мог. Прервать контакт было просто – открыть глаза и я в своем теле. Но я этого не хотел делать. У меня была цель – дать болезни Веры выразиться в символической метафоре и осуществится, завершится, уйти…