Каллиграф
Шрифт:
– А почему нет? – спросил я.
– Слишком опасно, – заявила Агнес, невозмутимая девочка с темными кудрями, которая сидела рядом со мной на уроках химии.
– А вот и нет.
– А вот и да.
– Я постоянно это делаю.
– Правда?
– Я имел в виду, что я самподнимаюсь по этой лестнице.
– Я пошутила. Я знаю, что ты имел в виду, – она улыбнулась.
– О, – я щелкнул языком. – И все же, почему нет, Агнес?
– Я испачкаю ржавчиной одежду, – она провела пальцем по ступеньке, чтобы доказать правоту своих слов.
– Не испачкаешь, если снимешь ее.
– Джаспер!
Я усмехнулся:
– Все же: почему нет?
– Нас могут поймать. А что, если я застряну?
– Да ты не застрянешь. Это очень просто… Я помогу, – я сделал вид, что собираюсь взобраться на первую ступеньку. – Кто может нас поймать?
– Например, твоя бабушка.
– Она рано ложится. Профессор Уильяме приедет только завтра. А ее комната выходит на другую сторону дома. Да и вообще, ей до этого нет дела.
Я встал на нижнюю ступеньку. Агнес смотрела на меня с подозрением:
– Откуда ты знаешь, что ей нет дела?
– Она мне сказала.
Откровенное недоверие во взгляде.
– Она тебе сказала?
– Да.
– Когда?
– Как-то раз. Да, ладно, Агнес, почему нет? Ну, ненадолго?
Мгновение она помолчала, вероятно, заколебавшись, а потом решительно мотнула головой:
– Я должна быть дома к полуночи, иначе папа пойдет искать меня. – Она сделала нарочито серьезное выражение лица. – Мы католики.
– А это какое имеет отношение к делу?
– А еще он знает, что я с тобой, значит, он может выйти на розыски и без четверти двенадцать.
– И что это должно означать?
– Он считает, что девочки подвергаются страшной опасности, едва наступает полночь, – она драматически расширила глаза.
Я убрал ногу со ступеньки:
– Хорошо, сейчас только половина двенадцатого, и я быстренько отведу тебя домой, попаду у него в список благонадежных и сэкономлю полчаса, а в следующий раз ты сможешь вернуться к папе в двенадцать тридцать. Тогда, если в следующую пятницу тебя вдруг одолеют мысли о сексе, тебе будет с кем об этом потолковать.
– А кто сказал, что я свободна в следующую пятницу?
В следующую пятницу я усвоил, по меньшей мере, еще один урок: самый надежный путь из кинотеатра в спальню не обязательно самый прямой. Сначала надо пригласить прелестную Агнес на прогулку по крутым каменным ступенькам на вершину холма, где находится Schloss [12] ,бродить там среди зубчатых стен, смотреть вниз на реку, наблюдать за тем, как отливает серебром на воде лунный свет, словно на город набросили ожерелье (учтите, мне было всего четырнадцать!), гадать, сколько купеческих сынков тайком выбирались из постелей и карабкались к замку, чтобы встретиться с дочерьми придворных, и в заключение отвести ее назад в город. А потом как-то самой собой окажется, что пожарная лестница, раньше такая опасная и подозрительная, чудесным образом преображается в escalier d'amour [13] .Я понял, что искусство соблазнения заключается в умении создать правильную обстановку – остановку, в которой дама будет чувствовать себя свободно и уютно, которая будет манить ее и заставит отбросить прежние самоограничения ради чего-то нового и привлекательного. Как известно, с возрастом все становится намного сложнее, но даже самая вредная старая карга когда-то воображала себя Джульеттой.
12
Замок (нем.)
13
Лестница любви (фр.).
Сейчас Агнес преподает химию в Баден-Бадене, у нее двое детей. Время от времени она пишет мне письма – и я отвечаю ей; но мы не встречаемся, чтобы ничего не случилось.Что поделаешь – католики.
После Гейдельберга я вернулся домой, в Англию – в ледяной Фен, чтобы поражать всех вокруг глубоким знанием немецкой философии. Это ни с какой точки зрения не было приятным развлечением, но сложность выбранного мной предмета изучения не шла ни в какое сравнение с невероятными трудностями этого этапа моей жизни, связанными с соблазнением женщин. Сложно преувеличить уровень мастерства и выносливость, которые требуются молодому человеку, чтобы добиться желанной цели, если он совершает плавание по замерзшему морю женской сексуальности, окружающему Кембридж.
Вообразите себе самых социально напряженных, сексуально подавленных и невротичных людей в мире, соберите их всех в одном месте на три тяжелых года: это и есть Кембриджский университет. И не позволяйте никому убедить вас в чем-то ином. Вы можете говоритьо сексе сколько влезет, пока у вас яйца не посинеют, но если решите все сказанное реализовать на практике – вас сочтут неизлечимо больным. Хуже того – опасным для общества.
Тем не менее я добивался побед среди айсбергов и свирепых арктических ветров, преуспев гораздо больше, чем большинство моих приятелей, многие из которых потеряны навсегда – похоронены, как капитан Скотт, в ледяной пустыне фригидности или упали, пораженные снежной слепотой и оцепеневшие от неукротимого желания, в холодную могилу Брачной Расселины. Преодолев столь тяжелые испытания и чудовищные условия существования, я прибыл в Лондон, окрыленный триумфом, в ожидании грядущих свершений.
А затем началась настоящая работа.
В течение следующих семи лет у меня были самые разнообразные по форме и продолжительности близкие отношения едва ли не со всеми женщинами в городе: молодыми и не очень, темноволосыми и светловолосыми, замужними и лесбиянками; азиатками, африканками, американками, европейками и даже бельгийками; высокими и низкими, худыми и пышнотелыми; женщинами настолько умными, что они страдали клаустрофобией, оставаясь взаперти в собственном сознании; женщинами настолько тупыми, что каждая сказанная ими фраза была результатом невероятных умственных усилий; стремительными и медлительными, сообразительными и тугодумками; теми, для кого секс стал спортом, и ленивыми и малоподвижными, как мешок картошки; с ангелами, демонами, суккубами и нимфоманками; с женщинами, когда могли уморить скукой через ми-нугу после того, как вы войдете в их спальню; с женщинами, которые могут заставить вас бодрствовать всю ночь напролет, пробуждая в мужчине самые сокровенные душевные силы; тетушками, дочерями, матерями и племянницами; пышками, милашками, цыпочками и шлюхами; девицами, дамами, детками и куколками; со всеми, кого я хотел, и немногими, которых не хотел. А затем, когда я был полностью удовлетворен и считал, что больше уже нечего желать, все повторялось снова.
Это было трудное время.
Бывали ночи, когда я не мог выйти из дома из-за страха перед побоями или яростью, из-за нежелания увидеть мрачные лица друзей, на которых был написан молчаливый упрек; но при этом я не мог оставаться дома из-за страха перед разгневанными и оскорбленными соседями. (Я знаю, знаю, но это его девушка начала первая.) Однажды ситуация настолько вышла из-под контроля, что мне пришлось провести пару ночей в одной из опекаемых Уильямом ночлежек для бродяг. Но там я трахнул повариху. (В основном потому, что увидел, как она добавляет кориандр в суп. Это была вспышка чистого вожделения, но это было озарение – шестнадцатый камень сада Реандзи.)
А потом я встретил Люси, и она освободила меня из тюрьмы. И стала моей надеждой на лучшее будущее.
Однако я отвлекся. Я должен объяснить, как я стал профессиональным каллиграфом.
После приезда в Лондон я перепробовал много видов деятельности, все они были абсолютно бессмысленными и слишком унылыми, чтобы перечислять их здесь. Мне казалось, что, рынок труда больше всего похож на арену грязного цирка, заполненную кривляющимися клоунами, похотливыми акробатами и лизоблюдами-карьеристами. И все они бегают кругами в отчаянных попытках превзойти друг друга в спазмах низкопоклонства и подобострастия, полного ничтожества и бессмысленности. Никто не следил за порядком на манеже, и там никогда не удавалось достичь ничего, что могло бы принести пользу человечеству.