Калямбра
Шрифт:
Возвращаясь, я пролезал через забор, откапывал ватник, рывком надевал его и трусцой, чтоб согреться, деревянный же он от мороза, пускался вскачь на корабль.
А здесь же, в Питере, все игрушечное, и страсти, и прочее.
Отняли у меня потом пистолет, в строгом соответствии с уставом – я все проверил – и сняли меня с вахты, а потом и в запас уволили под сокращение.
Мда! Он мне в спину кричал: «Этот полярный волк!..» – а на выходе из части у меня отобрали пропуск и попытались зачем-то вернуть меня назад в отдел кадров:
Наивный народ. Да я просто перепрыгнул через ту вертушку и ушел. Видели бы они те обледенелые заборы, сквозь которые я уходил по морозу и в ночь.
ИЗУМЛЕНИЕ
Капитан Бегунков Игорь Вячеславович, патологический красавец, долго и упорно жил насыщенной холостяцкой жизнью.
У всех уже дети – по два, по пять, а он подруг меняет каждый вечер.
Наконец, усовестился, созрел. Женился наконец (из конца в конец).
Через две недели после свадьбы он задержался на службе, как водится, и пошел с другими офицерами в ресторан, по своему обыкновению.
А там он свой человек – все родные просто так.
В завершении вечера он познакомился с дамой, после чего, усугубляя столь удачное знакомство, он пригласил ее домой.
Взяли бутылочку шампанского, конфет к ней приурочили, со столов кое-что в салфетки насобрали, и вперед.
Подходят они к квартире, он, воркуя, надувая горло, слюной наполняя рот по самые миндалины, достает ключ, открывает дверь, входят, раздеваются.
Здесь же шуры-муры, хи-хи-хи.
Капитан ведет даму в комнату, зажигает свет и тут – ужас и изумление! – он вспоминает о жене, которая просыпается и видит мужа, который при этом чуть не подавился, в обнимку с бабой.
Капитан три дня ходил хмурый (имя наше теперь было «Полный мудак»), затем он собрал друзей и попросил в течение года напоминать ему, что он женат.
ПРАЗДНИК
В городе Ярость-Ярославце, с населением в полкопейки, никто не спал.
Потому что День ВМФ тут начали праздновать загодя.
Двадцать бывших моряков во главе с Петровичем, седые, кто в чем, ходили по улицам за сутки до того, держа над головами доблестный военно-морской флаг, и орали: «Северный флот! Северный флот!»
Потом они выпили.
Потом опять орали, а Петрович в синих крассовках говорил речь: «Други! Нет сил! В мою бытность! Невозможно превозмочь! Немыслимо даже подумать! В кои века! Уж поелику мы все собрались! Здесь! На земле, откуда все и пошло! Флот! Флот!..» – ну, и так далее.
Потом они поехали на берег речки в полпрыжка шириной, где у воды и состоялось уже настоящее веселье.
Петрович мордой напоминает лошадь, а остальными частями тела – волжского босяка с картины дедушки Репина. Того, высокого, с трубкой и кадыком.
На каждого было по три бутылки водки и закуски с пол-ладони.
Пошел дождь, но и он не мог унять криков и песен.
Пели все.
Ходили в кусты по разной нужде, и опять пели.
И тут вдруг хватились Петровича.
Нашли его под ракитой в самом зассаном месте.
Он лежал на спине, без кроссовок, задрав свой кадык, и ноги у него были синюшные.
– Умер?!! Посмотрите, посмотрите? Ноги уже синие!!! Пульс! Пощупайте пульс! Он там! Да не там же! Что? Умер?!! А?!!
Наступило молчание. Все стояли потупясь, потом стянули с голов бескозырки.
Петровича покрыли тем самым доблестным военно-морским флагом, с которым так долго ходили, и еще постояли.
Все вокруг, казалось, застыло, притихло, и даже дождь прекратился, а с листвы капали в землю торжественные капли, и звучала глубокая, внутренняя музыка.
Потом все отправились звонить в скорую помощь, и помощь пришла, приехала.
Из нее вылез молодой врач.
– Ну? – сказал он. – Где? – сказал он. Его проводили, потупясь.
Врач присел, чего-то пощупал и что-то нажал, после этого Петрович открыл глаза, ожил, сказал: «Где я?» – потом: «Кто я?» – и встал, проклиная.
А ноги у него, оказывается, от кроссовок посинели. Те от дождя раскисли, полиняли и покрасили ему ноги.
ТРП
Я еле ТРП добыл. Через неделю в море, а мы это дерьмо под названием подводная лодка только что приняли. Так что в мыле все, в пене и в крошках мелкого говна.
Бегаем.
Носим все в дом, а теперь у нас перешвартовка к одиннадцатому пирсу ради погрузки торпед. А я вот за ТРП поехал на склад. Один, естественно.
ТРП – это твердый регенерируемый поглотитель. Он углекислый газ под водой поглощает. Без него там даже пернуть страшно.
Машину в тылу с трудом оторвал. Теперь еду и думаю: только бы перед КПП не сдохла, как я тогда до пирса доберусь, каждая бочка вместе с оплеткой этой нашей драгоценности весит сорок кило. У меня двадцать бочек.
Перед КПП меня останавливают.
– Товарищ капитан третьего ранга! В зону нельзя. Погрузка ракет.
Только этого не хватало! Достаю жетон «За дальний поход», и ворота, как по-волшебному, открываются. За этот жетон бербаза маму продаст.
А теперь нам на пирс с ветерком надо. Гей, славяне!
Подъезжаем к пирсу – никого. Лодки нет, и я опять один.
Эх, лямка моя бурлачная. Я же капитан третьего ранга, и таскать двадцать бочек волоком с корня пирса почти на самую середину, потому что машина боится заехать и не выехать, по сорок кило каждая нам не привыкать – Кать! Кать! Кать!
Вся жопа в мыле.
Пока корячился, лодка появилась. Только не наша, а соседней дивизии. Подошла она, ошвартовалась, сходню сбросила, и спрыгнул с нее хуй.