Калямбра
Шрифт:
Почему-то хочется, чтоб он заметался в поисках этого невыносимого дерьма весом в шестнадцать килограммов – нашего индивидуально-спасательного гондона пятьдесят девятого года рождения.
Хочется его на него надеть, подпоясать и чтоб он в пожаре с ним боролся целых двадцать минут, как это и предписывает инструкция, им же и изобретенная.
А я в этот момент хотел бы, попивая прохладную газировку, размышлять о том, что не совсем правильно он действует в предложенных условиях, не там мечется и не так; не обесточивает то электрооборудование и не закрывает тот клапан на переборке в корму, что в условиях дыма
И еще я хотел бы, чтоб он самолично стокилограммовый плотик из отсека наверх выволок, чтоб он пять трапов по дороге с этим плотиком снял несуществующими ключами, что есть только в сумке у трюмного, которую в дыму не сыскать.
И потом я б его заставил люк последнего отсека отдраивать и задраивать и, находясь внутри шахты, нижнюю крышку люка, изломившись пополам, вручную подтягивать.
А во всплывающей камере, которую потерять в море – раз плюнуть, при перекосе корабля я б хотел, чтоб он нижнюю крышку этой самой камеры собственными руками герметизировал, а я б ему в промежутке дал подышать из того шланга, из которого вместо кислорода отчего-то угарный газ неожиданно попер, а потом опять погнал бы к этой проклятой крышке.
А после я б его подвел к своему компрессору, для проведения регламентных работ с которым надо обладать ростом в двадцать пять сантиметров и в толщину быть не более десяти, чтоб в ту щель, что они нам оставили, он у меня с детским плачем завалился.
У меня мичман перед теми работами мастерил себе металлическую руку на четырех шарнирах и всюду расставлял карманные зеркала.
А потом бы он у меня читал вслух инструкцию в разделе «неисправности» – там, где у него написано: «сменить предохранитель», – после чего он бы у меня менял этот предохранитель по триста раз, в надежде авось заработает, потому что не работает, хоть ты сдохни, а у него там из всех неисправностей забита только смена предохранителя – вот и пусть мучается.
Я же мучился.
У него же написано, что стационарные приборы на кислород не реагируют на колебания давления, а у нас, как компрессоры врубают, так все стрелки упали вниз, и ты бледнеешь, потому что это кислород, и весь экипаж на тебя как на придурка смотрит в надежде, что сейчас ты все объяснишь; а ты – в инструкцию, а там – полный порядок, и тогда ты начинаешь выдумывать всякую чушь лохматую, что, мол, раздатчики кислорода у нас на средней палубе, и именно с нее и засасывает в первую очередь воздух сверхмощными компрессорами.
А вы знаете, я конструкторов, в сущности, понимаю. Они когда инструкции писали, они, наверное, про себя говорили всякие слова. Например, «мял твою мать» или «прекрасная погода», и в тот момент это заменяло то нужное, что должны были в инструкцию включить, но по причине постоянного произнесения тех слов про «мать» постоянно забывали это сделать.
Вот и получилось, что они что-то знают, что-то до боли для них очевидное, но совершенно неизвестное таким подводным баранам, как мы.
И вот сидишь ты на глубине метров в триста, а оно у тебя не работает, хоть все себе порви, а ты смотришь в инструкцию в трехтысячный раз и мечтаешь только о холодной газировке, и чтоб ее опрокинуть в себя, полный, шипящий стакан, и чтоб по всем жилам блаженство пробежало, и чтоб отпустило у тебя внутри, ослабило бы удавку, если уж нельзя одномоментно, в одночасье этого конструктора сюда поиметь.
НАСТОЯЩИЕ АДМИРАЛЫ
Так просто настоящими адмиралами не становятся. Тут нужно сочетание мужества и детства. И расположение планет должно соответствовать. Венера должна быть в знаке Стрельца, а Марс – в знаке Полного Идиота.
Несколькими строчками ниже я вам про это расскажу.
Возьмем киноварь и добавим в нее сулемы, получившейся краской нарисуем следующую картину: трое друзей в звании капитанов второго ранга поступают в Питере в Академию имени выдающегося маршала Гречко. Трое друзей – командиры лодок, а для командиров особые условия поступления. Если все остальные до экзаменов пытаются вспомнить определение логарифма, то командирам атомных ракетоносцев это делать совершенно не обязательно.
За них думает Марс, направляющийся в тот редкий астрономический знак, о котором мы невзначай упомянули выше, и Венера, небезразличная к военному сословию.
Командиров подводных лодок на период сдачи экзаменов в Академию во избежание арифметического позора отправляют в дальний поход, придя из которого, они считаются уже поступившими в Академию, и только лишь надо в процессе учебы сдать те вступительные экзамены, ради несдачи коих вовремя и затевалась вся эта каша.
И вот они в Питере – все походы позади. Свобода! Равенство! Братство! Вот что должно быть начертано над входом в то место, где обучают командиров.
Можно еще добавить слово «бабы!», но только с разрешения Венеры. А? Что? Хорошо-хорошо, не будем добавлять.
Итак, раннее утро, зачисление произошло. На радостях куплены новенькие «Жигули», и на них со скоростью, близкой к предельной, они мчатся по пустому шоссе.
Какой командир не любит быстрой езды! Все любят. А как же!
Добавить! Добавить!!! Добавить!!!
И на полной скорости они врезаются в валун «баранья голова», выставленный великим скульптором – природой – на всеобщее обозрение на берегу очень дикого озера еще во времена Великого Природного Возрождения – в конце ледникового периода.
Его нельзя было не заметить – о бабах ни слова!
И они его заметили – бабах!
Все остались живы, потому что в друзьях у них Венера и Марс, чего нельзя сказать о «Жигулях» – от них ничего не осталось.
И это – то, что не осталось, надо срочно убрать, иначе милиция, дорожно-транспортное происшествие и отчисление из Академии.
Посовещавшись, друзья решили столкнуть все, что имеется, в озеро – нет машины, нет происшествия – для чего они вооружились жердями, выломанными здесь же в лесу, и начали упрямо бодать «Жигулевые» останки.
Выглядело это так: пять утра, тишь, лишь слышны удары о металл – это три капитана второго ранга в полном военно-морском облачении, с дрынами наперевес нападают на что-то уродливое. Со стороны это напоминает рыцарский турнир.
А потом они находят лямки, обвязывают ими урода и, впрягшись, долгое время, с рычаньем изображают картинку, взятую из «Родной речи».
В шесть утра у них снова начинается турнир. В шесть тридцать – тихое тягловое увядание, а в семь утра все уже стоят на четвереньках. Силы иссякли – о бабах ни слова.