Камень во плоти
Шрифт:
– Как быть с его братом?
– А как еще с ним быть? Он телохранитель короля. Полагаю, он умрет вместе с ним. Ты принес то, что я просила для дочери?
Доннерсмарк положил вещицы на стол, за которым она сиживала еще девочкой, наблюдая, как отец подписывает и скрепляет печатью указы и смертные приговоры. Теперь перстень с печатью носит она сама.
Целительная игла, коготь дракона, кожа водяного. Подойдя к столу, она погладила матово-зеленые чешуйки, когда-то покрывавшие руку водяного.
– Прикажи вшить кожу и коготь в подвенечное платье дочери, –
Доннерсмарк протянул ей еще один коготь:
– Это для вас.
Он отдал честь и уже повернулся, чтобы уйти.
– Что с Джекобом? Ты приказал его арестовать?
Доннерсмарк так и запнулся на ходу, словно ему под ноги труп бросили. Но когда он обернулся, лицо его было столь же непроницаемым, как и ее собственное.
– Солдат, дожидавшийся у ворот, сказал, что он не выходил. Во дворце мы его тоже не нашли.
– И что? Гостиницу проверяли?
Он посмотрел ей прямо в глаза, но взгляд не выражал ровным счетом ничего.
– Да. Его там нет.
Она погладила драконий коготь у себя в руке.
– Отыщи его. Сам знаешь, от него всего можно ждать. Потом, после свадьбы, можешь отпустить.
– Для его брата будет слишком поздно.
Карлик возвратился с завтраком.
– Для него и так поздно. Он уже гоил.
За окнами светало, ночь уходила, унося с собой Темную Фею. Пора забрать назад все, что та у нее похитила. Кому нужен мир, когда возможна победа?
49. Один из них
Уилл старался не слушать. Он тень короля, а раз так – он глух и нем. Но Хентцау говорит так громко, что не слышать его невозможно.
– Без феи я вас защитить не смогу. Я вызвал подкрепление, но оно прибудет не раньше ночи, и императрице это известно!
Король застегнул китель. Никакого брачного фрака! Только темно-серый мундир. Его вторая кожа. В этом мундире он их всех победил. Значит, в нем же возьмет в жены одну из их женщин. Первый гоил, который женится на женщине людской породы.
– Ваше величество! На нее это совсем не похоже: исчезнуть вот так, не сказав ни слова! – В голосе Хентцау звучало нечто, чего Уилл никогда прежде не слышал. Страх.
– Напротив. На нее это очень похоже. – Король жестом велел Уиллу подать ему саблю. – Она ненавидит наш обычай иметь по нескольку жен, хотя и знает, что тоже вольна выбирать себе сколько угодно мужчин.
Он пристегнул саблю к портупее, отделанной серебром, и подошел к зеркалу, что висело у окна. Это мерцающее стекло о чем-то Уиллу напоминает. Только о чем?
– Вероятно, она с самого начала все так и задумала. Потому и нефритового гоила для меня нашла. И если верить ей, – продолжил король, покосившись на Уилла, – мне для безопасности вполне достаточно, чтобы он был рядом.
«Не отходи от него ни на шаг!» Фея так часто повторяла ему эти слова, что теперь Уилл и во сне их слышит. «Даже если он будет гнать тебя – не подчиняйся!»
Она так прекрасна! Но Хентцау ее ненавидит. Хотя и обучал Уилла по ее приказу – иногда настолько сурово, что казалось, и вправду хочет убить. По счастью, раны на новой коже заживают быстрее, а страх только придавал ему ловкости. Лишь вчера ему впервые удалось выбить у Хентцау саблю. «Что я тебе говорила? – прошептала фея ему на ухо. – Ты рожден ангелом-хранителем. Быть может, когда-нибудь я подарю тебе крылья». «Но кем я был прежде?» – спрашивал Уилл. «С каких это пор бабочку интересует ее прошлое гусеницы? – спросила фея в ответ. – Она забывает об этом. И любит себя настоящую».
О да, он себя любит. Любит свой твердый панцирь, силу и неутомимость мышц, обеспечивающих ему превосходство над мягкокожими, – хоть он и знает, что порожден их плотью. Он все еще не может простить себе, что упустил лазутчика, который, как последняя крыса, прятался за стенами королевских покоев. Уилл никогда не забудет его лицо: эти серые, даже без искры золота глаза, тонюсенькие, как паутина, темные волосы, мягкая кожа, столь отвратительно голая и беззащитная… Его всего передернуло, и он провел ладонью по своей гладкой нефритовой броне…
– Вся правда в том, что ты этого мира не хочешь. – Король говорил с раздражением, и Хентцау понурил голову, как матерый волк перед вожаком стаи. – Будь твоя воля, ты бы всех их поубивал. Всех вместе и каждого по отдельности. Мужчин, женщин, детей.
– Верно, – хрипло ответил Хентцау. – Потому что, пока хоть один из них живет на свете, они будут жаждать проделать то же самое с нами. Отложите свадьбу хотя бы на сутки. Пока не прибудет подкрепление.
Король натянул перчатки на свои черные когти. Перчатки из кожи ящериц, обитающих столь глубоко под землей, что даже у гоилов во время охоты начинает плавиться их каменный панцирь. Фея Уиллу про этих ящериц рассказывала. И еще много о чем, чего он пока не видел: о дороге мертвых, окаменевших водопадах, подземных озерах и цветочных полях из аметиста – рассказывала так красочно, что он представлял себе все будто воочию и теперь ждет не дождется, чтобы наконец-то узреть все эти чудеса наяву, своими глазами.
Король взял в руки шлем, украшенный шипами ящерицы.
– Ты прекрасно знаешь, что они скажут. Гоил испугался, потому что не может спрятаться под юбками своей возлюбленной феи. И еще: мы же всегда знали, что войну он выиграл только благодаря ей.
Хентцау молчал.
– Вот видишь? Сам знаешь, что я прав. – Король отвернулся, и Уилл по-военному склонил голову, когда он подошел к нему. – Я был с ней рядом, когда ты ей снился, – сказал он. – Я видел твое лицо в ее глазах. Как можно грезить о том, чего не знаешь, и видеть во сне того, кого никогда не лицезрел? Или она просто намечтала тебя в своих снах? И посеяла все эти каменные семена в телах человеческих, лишь бы вырастить одного тебя?