Камень Юноны
Шрифт:
Мать он помнил молодой и красивой, поэтому в толстой рыночной торговке с помятым лицом он узнать ее не мог. Его взгляд задержался на бейдже с собственной фамилией — Кардаш. Мадам Светлана Кардаш о своем сыне давно забыла, поэтому и предположить не могла, что стоящий перед ней молодой человек ни кто иной, как ее Виктор.
— Что будем брать? — спросила она, широко улыбаясь искусственной улыбкой. — Огурцы, зелень, помидоры.
Виктор молчал, вглядываясь в ее лицо: «Нет, это не мама — она не могла так сильно измениться». Торговка продолжала предлагать свой товар.
— Может, желаете
— Нет, спасибо, — пробормотал он и развернулся.
— Ну, и вали отсюда, полудурок! — сказала она по-русски.
— Так это ты, мама? — Виктор замешкался в нерешительности: обнять ее или нет.
Появление сына у Светланы теплых чувств не вызвало, скорее, напротив, одно раздражение.
Виктор ушел с растоптанной мечтой и с сумраком в душе — лучше бы им вообще никогда не встретиться, чем пережить такое. Шлюхи не должны иметь детей — они не способны дать им то, что должна дать мать. Они делают их несчастными и никому не нужными.
Во всем виновата его мать и ее распущенность.
Ненавидя падших женщин, Виктор испытывал к ним жалость. Веру он принял из жалости. Подсознательно он хотел ее остановить, чтобы она не повторила судьбу его матери и не бросила своих, еще не родившихся детей. В Вере он видел свою маму, которую помнил в детстве: молодую и веселую.
Ненависть и жалость. Эти два полярных чувства, соседствуя в его душе, не давали покоя, и в моменты обострения доводили до бешенства. Вызвать сильное волнение могла его мать и женщина, на нее похожая. На свою беду, Вера не догадывалась, что ее общение с Виктором сродни игре с огнем — одно неосторожное слово могло превратить ее хладнокровного друга в разрушительный кипящий поток.
Вера поднялась по эскалатору и поплелась в сторону трамвайной остановки, на которую указал Виктор. Она, как всегда, опаздывала, но шаг ускорять не стала — ноги совершенно не хотели ее нести. На условленном месте Виктора не было, но не успела она обрадоваться этому обстоятельству, как откуда-то вылетела синяя четверка с сильно затонированными стеклами, и остановилась перед ней. Открылась дверь со стороны пассажирского места. Виктор, сидевший за рулем, ни слова не говоря, жестом пригласил ее в салон.
— Крутая тачка. Где взял? — попыталась пошутить Вера, но, наткнувшись на недобрый взгляд водителя, тут же замолчала.
Так они и ехали, не произнося ни единого слова, пока машина не остановилась за железнодорожным мостом у Шуваловского лесопарка.
— Иди вперед, будешь ждать меня у пруда за церковью.
Он высадил Веру, и уехал.
Она хорошо знала этот парк — раньше жила неподалеку и часто здесь гуляла. Прудов в парке насчитывалось несколько. Тот, что находился рядом с церковью, был укрыт зарослями деревьев. Этот уголок не пользовался популярностью среди гуляющих из-за своего неудобного расположения и заброшенности.
«Развернуться и бежать назад!», — завопил инстинкт самосохранения. Вере стало жутко еще тогда, когда они выехали на Выборгское шоссе. Она решила, что Виктор везет ее куда-то под Зеленогорск. Близость к городу немного успокоила, хотя Вера предпочла бы для рандеву более людное место.
После прохладного апрельского дня настал промозглый вечер. Парк почти опустел, и только иногда выплывали из-за деревьев редкие собачники со своими питомцами. Вера успела замерзнуть в своей модной куцей курточке и короткой юбке. Она сама не понимала, что ее вело в глубь парка. Протоптанные дорожки закончились, дальше предстояло шагать по густой высокой траве. Почти добравшись до пруда, она остановилась, споткнувшись о корягу. «Да пошел он!», — разозлилась Вера. — «Что я ему, грибник, по лесам бродить?!». Торчащий из земли корень осины, способствовал пробуждению мозга. Она собралась уйти прочь, подальше от этого неприятного парка, но было поздно: из зарослей вынырнул Виктор и повлек ее за собой.
— Видел тебя на Разъезжей. И не пытайся утверждать, что ты там не была.
В Вериных светло-серых глазах отразился ужас — худшее предположение подтвердилось — ему все известно. Но как он мог ее видеть, когда там никого не было, иначе она бы обязательно его заметила? Он же не умеет просачиваться сквозь стены.
От глаз Виктора не скрылась гамма чувств, отразившаяся на Верином лице. У него не осталось ни малейшего сомнения в ее причастности к исчезновению колье.
— Где брюлики? — по-змеиному тихо зашипел он.
— Какие?
— Терпеть не могу, когда меня дурачат! Будешь отвечать? Ну!
Лицо Виктора перекосилось в страшной гримасе. Таким Вера видела своего друга лишь однажды, когда имела неосторожность вывести его из себя. Она знала: в гневе Виктор теряет над собой контроль, и в этот момент лучше держаться от него подальше. К сожалению, никакой возможности отдалиться от Виктора у нее сейчас не было. Она в отчаяние закрыла лицо ладонями, глядя сквозь растопыренные пальцы на прежнего любовника. Проворным движением он сунул руку в карман. В воздухе, в котором давно уже витал дух смерти, блеснул металл
«Господи! Почему все так?!». За секунду у Веры в голове пронесся ураган мыслей. Яхты, замки, острова — роскошь, к которой она стремилась всегда, но так и не смогла до нее дотянуться. Она не раз приближалась к богатству, стояла в полушаге, почти касалась его, но оно исчезало, словно призрак, оставляя вместо себя нищету и унижения.
Всплыл образ Олеси Сырниковой. «Ты хочешь получить все и сразу», — наставляла она, — «а так не бывает». Олеся еще что-то говорила про образование, необходимость работать и добиваться всего своим трудом. «Это она, она во всем виновата! Если бы не Сырникова, у меня было бы все».
— Все и сразу. — Эти слова Вера произнесла вслух. Ее тело тут же обмякло и упало в траву.
Вера не сомневалась: Сырникова обязательно сообщит Анатолю про ее прошлое и настоящее. Эта крыса считает своим долгом оповещать потенциальных женихов об ее образе жизни. Ведь это Олеся виновата в том, что ее бросил Димитрис. Если бы она не рассказала ему про работу на веб-сайте, все сложилось бы иначе: она, Вера, была бы сейчас хозяйкой особняка и купалась бы в лазурном море удовольствий. Ей не пришлось бы пережить тех лишений и страданий, которые посыпались на нее снегопадом после разрыва с греком.