Камень. Книга шестая
Шрифт:
— Вроде. — Я аккуратно, без резких движений уселся на койке. — Да, времени даром вы не теряли…
Только сейчас я разглядел составленные вместе и накрытые скатертью два стола, за которым сидели мои «подельники»: бутылки с вином, коньяком и водкой, минералка, два графина с соком, тарелки с разнообразной закуской, зеленью и порезанным хлебом. В животе призывно заурчало, и только сейчас мне стало понятно, как же зверски я хочу есть!
— Еще один стол вы принесли?
— Да, — кивнул отец, — вернее, охрана. Помочь?
— Хотелось бы…
Поддерживаемый отцом я доковылял до стола и уселся на заботливо подставленный Прохором табурет. Только успел потянуться к нарезанной буженине, услышал комментарий Ивана:
— Послушай моего совета, царевич, не увлекайся сухомяткой. Скоро нормальный ужин принесут, вот первый голод у тебя и пройдет. А часа через три снова поешь. Просто ты вчера очень сильно свой метаболизм разогнал, видно же было, как тебя колбасило, а потом, со слов Саши, в момент срубило. Это выработка адреналина спровоцировала выплеск и других гормонов в кровь, что заставило работать организм на пределе своих возможностей. — Он встал, сходил за зеркалом и поставил его передо мной. — Оцени свой внешний вид.
— Жесть! — прошептал я.
Если желтоватый цвет лица еще можно было как-то списать на освещение в камере, то вот запавшие щеки, заострившиеся скулы и темные круги под горящими нездоровым светом глазами говорили сами за себя.
— Жесть! — повторил я. — Кащей Бессмертный, не иначе!
— Тебе больше образ графа Дракулы подходит. — хмыкну Кузьмин. — Он, говорят, в отличие от Кащея, был мужчиной в самом рассвете сил.
— Не слушай Ваню, Лешка, — Прохор сделал знак колдуну убирать зеркало, — он тебе за вчерашнее мстит, потому как в себя пришел только через пятнадцать минут после твоей… твоего отъезда, а потом на снежок битый час блевал, чуть желудок с кишками не выплюнул.
— Прохор… — покривился вернувшийся за стол Кузьмин.
— Я ему даже в машине по дороге сюда пакет выдал, — продолжал делиться с нами подробностями воспитатель, — но он стоически держался, и только во внутреннем дворе…
Все эти не очень аппетитные подробности меня не остановили от «закидывания в топку» очередного куска буженины с куском хлеба.
— Отец, — дожевал я, — а мы тут вообще как, надолго? Или вас, — я указал на стол, — все и так устраивает, и вы этим вопросом решили пока не заморачиваться?
— Мы-то заморочились, сынок! Еще как заморочились! — улыбался он. — Это ты у нас абсолютно не волнуешься по поводу пребывания в Бутырке. Похоже, сказывается опыт прошлой отсидки.
— А чего мне волноваться? — пожал я плечами и покривился от боли в потянутой спине. — Здесь тепло и кормят, компания «подельников» подобралась лучше не придумаешь, домашку для универа делать не надо, да и свалить отсюда могу в любой момент, я ведь никому на этот раз никаких обещаний не давал. И больше не дам, хватит пользоваться моей доверчивостью и врожденным благородством. — я обозначил улыбку. — Но вот когда ко мне придет фея утреннего стояка — тут же умоюсь, оденусь, и свалю на волю удовлетворять основной инстинкт. И пусть меня потом Пафнутьев с собаками ищет…
Если отец с дедом и воспитателем смотрели на меня осуждающе, то вот улыбающийся Кузьмин незаметно показал мне большой палец вверх.
— Так что там у нас по срокам, отец? — вздохнул я. — Есть надежда, что прокурор попросит условку или, накрайняк, условно-досрочное, раз уж мы тут паримся? Чего в коридорах власти-то говорят?
— Коридоры власти замерли в ожидании совета рода, сынок, на повестке дня которого основным вопросом будет разбор твоей очередной выходки. — веско сказал он. — А уж недоработки присутствующих в твоем воспитании идут довеском.
Отец прищурил глаза и стал явно ждать моей реакции. Я же поддел вилкой маринованный огурчик, сунул его целиком в рот и захрустел. За огурчиком последовал кусок груздя в сметане.
— Что-нибудь скажешь? — протянул отец.
— Ага. — я кивнул. — Очень вкусную баланду в Бутырке дают, кто бы мог подумать…
— Я тебя про совет рода спрашиваю. — раздраженно сказал он.
— А-а… Совет рода… Папа, мне эти ваши советы рода уже надоели, заняться вам что ли нечем? Давайте вы там без меня все порешаете, а потом открытку с решением по почте пришлете? Адрес знаете.
— Ты это серьезно? — нахмурился он, а дед Михаил тяжело вздохнул.
— Более чем. — кивнул я. — Так и передай царственному дедушке, что я лучше здесь посижу, чем на эту вашу говорильню опять пойду. И это я еще молчу про то, что тащат меня туда после того, как я ваши же проблемы и порешал. Правильно Иван тут ранее сказал, везде двойные стандарты. Хватит, надоело.
И еще один кусочек груздя закинут в рот. А уже готового что-то сказать отца остановил дед, положив тому руку на плечо:
— Алексей, мне еще вчера Прохор рассказал, что ты у «Русской избы» помимо огня еще и с воздухом в праведном гневе забавлялся? А Виталий твоему отцу доложился, что ворота особняка Карамзиных ты тоже воздухом снес.
— Было дело. — кивнул я. — Не знаю, как так получилось, я вообще на время потерял способность нормально соображать, все как в тумане было.
— Ванюшу ты тоже в тумане загасил?
— Нет, деда, в этом конкретном случае я действовал вполне осмысленно. Если бы атака Ивана не прочистила мне на какое-то время мозги, его бы сейчас уже отпевали. — я перевел взгляд на посерьезневшего колдуна. — Ваня, ты же по достоинству оценил мое благородство?
— По достоинству. — криво улыбался он.
Тут уж и все остальные повернулись к колдуну.
— Иван, это… правда? — спросил отец.
— Уверен, что да. — кивнул тот, продолжая криво улыбаться. — Царевич действительно был со мной ласков. И вообще, Саша, что у вас за семейка такая? Один мозги мехом наружу выворачивает, а второй просто бьет без затей? Злые вы! Уйду я от вас!
На очередное кривляние Кузьмина, впрочем, никто не обратил внимания, все опять повернулись ко мне.
— Лешка, — прищурился отец, — а можешь воздухом вон те бутылки покрошить? — он указал на угол рядом с открытыми настежь дверьми камеры.