Каменная месса

Грасс Гюнтер

Всё это произошло одиннадцатого ноября, мрачным, пасмурным днём. Незадолго до наступления сумерек. Хотя моросило не сильно, говорили, что, вероятно, дождь прогнал святую. В спешке постамент — та зловещая коробка — был забыт. Так горячие следы простыли. Вскоре снова было объявлено, что за терактом стоят люди, которые находятся в международном розыске. Указания на подозреваемых и их организацию снова и снова вели на Ближний Восток, в гипотетических разговорах упорно всплывал Ливан. Мне было лучше знать.

Историю Али, наполовину казаха, и его семьи я послушал бы с удовольствием, когда с моей Утой, именуемой во внеслужебное время Юттой, ел чечевичный суп, в то время как она по кусочкам уплетала свой шницель. Но моя статуя, одетая в гражданское платье, не очень-то хотела распространяться об Али. Полагаю всё же, что дед Али по отцовской линии был настоящим поволжским немцем. Вся семья — крестьяне-меннониты [28] —

сперва была депортирована в Сибирь, потом, после смерти Сталина, осела в Казахстане. Там отец Али мог жениться или вступить в любовную связь с настоящей казахской женщиной. Когда же Али, звавшегося тогда Гербертом, казахи оскорбляли как немца, отец Али вместе с сыном, как и многие другие, перебрались в Германию, где их оскорбляли уже как русских. Вот тут Али и вспомнил о своей мусульманской матери. Она осталась в Казахстане, где была её семья. Поскольку Али не хотел терпеть оскорблений ни как немец, ни как русский, он выучил арабский и увлёкся политикой.

28

Меннониты — общинное ответвление протестантизма, основанное Менно Симонсом в 30-е годы XVI в. Не признавали оружия, применение силы; первые колонисты на юге России и в Сибири появились ещё в XVIII в. по протекции Екатерины Великой.

Так или примерно так могла бы нашептать историю своего возлюбленного моя статуя, когда разделалась со шницелем. Но она созналась только в том, что при первой же возможности он снова хотел бы вернуться в казахские степи, а она отправилась бы за ним следом, несмотря ни на что.

Где ей суждено быть? Иногда я представляю её себе: на бескрайних просторах, стоящую неподвижно, укрытую до плеч конской накидкой. Взгляд её устремлён в никуда.

В Наумбурге я больше никогда не был. Может быть, в скором времени я и съезжу туда, как раньше, с моей женой. Мы пройдём через западные ворота к алтарной части собора, остановимся у хоров, посмотрим на статуи донаторов-основателей: Гербург и Реглинды, Дитмара и Вильгельма Камбургского, Тимо и Зиццо, госпожи Гепы и маркграфа, облокотившегося на свой меч, а рядом с ним — его супруги, у которой всё ещё есть основания, глядя поверх высоко поднятого ворота плаща, видеть всю начинённую опасностями современность, минувшие кошмары и наполненное ужасом будущее.

Может быть, тогда я расскажу жене всё или почти всё, что мне довелось пережить с Утой и что случилось со мной, когда я попал в поле зрения одной статуи.

Ульфсхале, 13 августа 2003

Послесловие переводчика

Писатели обладают редким даром — беседовать с нами из прошлого, предвидеть будущее, помогать осмыслить настоящее. Гюнтер Грасс (1927–2015) умел не только подчинять время своей фантазии, он создавал причудливую, зримую, необычную реальность, свободно сочетая в своём творчестве давно прошедшее и день сегодняшний — то, что, казалось бы, ещё не случилось, но уже готово стать историей.

Сегодня имя Грасса неотделимо не только от истории мировой литературы ХХ века. Перешагнув в новое столетие, он продолжает вести диалог с читателем, свидетельство тому — найденная в архивах писателя в 2019 году небольшая новелла, которая, вероятнее всего, создавалась для его «второй» масштабной автобиографической трилогии^{1}, а именно для романа «Луковица памяти».

После женитьбы в 1979 году на музыканте и органистке Уте Грунерт (1936–2021) писатель много путешествовал по Германии на автомобиле, охотно проводя творческие встречи, где не только общался с читателями, но и исполнял главы из своих новых романов. Подобную практику он использовал часто: в неповторимой авторской интонации тексты звучали отчётливее, ярче, завоёвывая всё новых поклонников и почитателей. О подобном турне вспоминает он и в начале «Луковицы памяти». Обращение к истории создания собственных текстов, некий автокомментарий, — приём, который Грасс использовал виртуозно на протяжении многих лет: в каждом тексте — отсылка к предыдущему, история и современность переплавляются в единый осязаемый поток.

Диалоги с историческими личностями — своеобразный «перископ времени» писателя. Многолетние читатели Грасса помнят, что подобный приём был использован им, например, в новелле «Встреча в Тельгте» (1979).

Детально зная историю Средневековья, он буквально оживляет персонажей, известных нам со школьной скамьи: они обретают речь, характер, плоть и кровь. Разговоры с ними нередко превращались под пером Грасса в побочные сюжеты в его романах; фантазия, на первый взгляд, уводя нас в сторону, приближала, делала максимально явственной окружающую действительность.

Вот и реальная поездка писателя в середине 1980-х в Наумбург, на территорию тогдашней ГДР, выросла в 2003 году в подобный побочный сюжет, который Грасс зафиксировал в черновиках, с неизменными собственными иллюстрациями, во время августовского отпуска на полуострове Ульфсхале, северо-западной оконечности датского острова Мён. Ещё с конца 1970-х он арендовал там небольшой летний дом, «Фогтерхус», где часто жил по полгода.

Текст не просто автобиографичен, он пронизан политическими и историческими реалиями^{2}. Остаётся вопросом, почему этой истории не нашлось места в дневнике Грасса 1990 года «На пути из Германии в Германию», изданном не так давно (Unterwegs von Deutschland nach Deutschland: Tagebuch, 2009), где также встречаем печальные духовно-исторические ландшафты сразу после обрушения Берлинской стены — времени, которое в немецком словаре навечно отпечаталось выражением "nach der Wende". Возможно, этот набросок мог бы стать целой повестью — во всяком случае, о включении этого сюжета в корпус «Луковицы памяти» Грасс думал неоднократно. Три разных варианта черновиков (частично опубликованных Фондом наследия Грасса) демонстрируют, как постепенно текст воспоминания «обрастал» подробностями, как менялся синтаксис, добавлялись усилительные частицы, а главное — историческое и фантастическое обретало реальные очертания. Воистину в этой маленькой новелле, найденной недавно и представляющей собой законченное целое, в который раз открывается перед нами удивительное мастерство писателя: сопрягая прошлое и настоящее, предвидеть будущее.

Следуя давней, заложенной в немецкой прозе ещё до Гёте, традиции воплощать частное в общем, Грасс трансформирует свои истории в ином направлении: в мировых событиях видятся ему отголоски его личной биографии, сопричастность Тридцатилетней войне у него столь же острая, как и периоду объединения Германии, которое произошло далеко не в одночасье и едва ли имело чёткие временные границы. Свободная игра со временем — сильная сторона Грасса: прошлое, если вглядеться в него внимательно, приближает нас к настоящему и моделирует наше будущее.

Для очередного «путешествия во времени» образ Уты Наумбургской (ок. 1000–1046) подошёл как нельзя лучше. Здесь вполне предсказуемо сплелись многолетние интересы и таланты Грасса, прежде всего скульптора и живописца. В работе над переводом мне довелось явственно ощутить тот процесс, когда писатель вылепливал фразу, строя предложение, делал его упругим или барочно многогранным, где слово, словно цветной витраж Наумбургского собора, сверкает-переливается разными красками и смыслами. Благодаря сотрудникам архива писателя, обнаружившим рукопись, прежде всего госпоже Хильке Озолинг, можно отследить, как шлифовался впоследствии текст в машинописи, как, говоря языком живописи, усиливал писатель в новелле игру света и тени. Фантазия Грасса-кулинара, знатока средневековой кухни, позволила писателю пригласить донаторов (благотворителей и, собственно, сооснователей собора святых апостолов Петра и Павла в Наумбурге) на обед, среди которых оказался и образ-прототип той самой Уты. А дальше — прихотливая игра воображения увлекла его в настоящее. Что произошло? Как известный столетиями легендарный образ прекрасной Уты ожил и воплотился в день сегодняшний? Не соотносятся ли Ута и Ютта (из второй части новеллы) с юношеской любовью Грасса, упомянутой на страницах «Луковицы памяти»? Сколько вообще аналогий может быть у этого вечного образа? Отчего каждому видится в облике прекрасной Уты что-то своё?

Ответ очевиден, хотя и непросто выполнить необходимое условие. Приехать в Наумбург и увидеть Уту своими глазами, хотя бы однажды. Тогда станет ясно, что ни одна репродукция, коих много встречали мы в учебниках истории и немецкого языка, не сравнится с буквально ожившей на ваших глазах статуей. Свет от цветных витражей позволяет камню «дышать» (вспомним фразу Мастера из новеллы), меняя выражение лица маркграфини — оно всегда разное!

Если бы в 2017 году мне не случилось побывать в Наумбурге и познакомиться с доктором Хольгером Кунде, нынешним хранителем Наумбургского собора и автором ряда книг, если бы мне самому не довелось мимолётно повстречать в толпе отдалённо похожее лицо, едва ли я взялся бы за перевод новеллы. В чём магия этого образа, да и есть ли она? Или прав тот самый Мастер из Наумбурга, имя и биографию которого не сохранила история, когда говорит, что каждый видит в облике Уты что-то своё, буквально «впечатывает» собственное видение или, говоря точнее, идеал «Вечно-Женственного»?