Каменное сердце генерала
Шрифт:
Надо мной склонился еще десяток знакомых лиц. Вот прачка нахмурилась, кожемяка ручищу в волосы свои густые запустил да оттянул их в привычной манере. О! А вот и сестрица кареглазая моя заохала. Косу светлую затеребила, прикусила кончик, обхватив пухлыми губками.
– Солнцеликая, помоги! – запричитал Гектор. – Пошевелись, девонька! Хоть пальчиком одним, хоть ноженькой!
И попыталась снова. Улыбнулась перепуганным сельчанам, чтобы не страшились ничего. Живая. Говорить могу, а вот… вот шевелиться никак не получалось.
– Скорее! Где вы ходите?! Носилки тащи живее! Главе доложили? – узнала по строгому голосу повитуху.
– Да. Уже бежит, – отозвался кожемяка.
– Не тревожьте отца. Он свадьбой занят. И матери не говорите. Алаида, я там у скалы корзину с венком обронила. Найди. Для Тайла плела. Несите меня в дом, к вечеру оправлюсь. Платье мое не пялила на себя? – рассмеялась. – Пялила, конечно, – ответила на свой же вопрос и потонула в тишине.
Жители Амрааса смотрели на меня молча. Смотрели и прикрывали лица руками. Только Алаида не трогала свое красивое лицо. Сестренка побледнела и свела в тонкие бескровные ниточки губы. Крупные слезинки так и падали сверкающими алмазами с ее ресниц. Да в такой лютой тишине покойников провожают в последний путь, выстилая им дорожки из легкой белой ткани прямо в Ханаан.
– Чего ждете, идиоты?! – всегда резкая и раздраженная старая знахарка разогнала толпу и подстелила на камни чей-то сюртук. Плюхнулась на колени и схватила меня за подбородок. Юркнула рукой куда-то в область затылка. – Здесь чувствуешь? – я кивнула, ощущая легкое покалывание в сопряжении спины и шеи. – Здесь? – я мотнула отрицательно головой. – Тут? – опять ничего. Только и видела, как она шлепает наотмашь ладонью по моим рукам, животу, бедрам и ногам. – Несите ко мне. Да так, чтобы не трясли! Не переворачивать! Не трогать! Живее, остолопы! – приказала грозно и тут же рядом со мной расправили ткань, натянутую на толстые палки.
Наши бравые ребята вмиг перекинули меня на носилки и взялись за выпирающие рукояти.
– Осторожно, сказала! Вперед!
– Алаида! – окликнула сестру. – Скажи Тайлу, чтобы подождал немного. Пусть к свадьбе готовится. Скоро приду!
– Не придешь, девочка, – заскрипел над ухом противный голос знахарки. – Уже на своих двоих никогда не придешь, – врезались страшные слова в подкорку подсознания, но я лишь улыбнулась в ответ. Не правду несет старуха. Я молодая и сильная. Справлюсь с любой напастью.
Так я думала ровно до тех пор, пока не оказалась в лачуге Лихолесья на грубо сколоченной широкой лавке. Здесь пахло сыростью и травами. А еще дымом, что тянулся из очага в центре комнаты. Над ним висел черный котелок с каким-то вонючим варевом.
Фигура высохшей как жердь старухи в сером балахоне мелькала то тут, то там. Гремели склянки, на пол падали глиняные чашки, а я смотрела на огонь. Он так жадно и резво облизывал оранжевыми языками дно котелка, что захотелось распалить его еще больше. Да так, чтобы искры рассыпались в воздухе, как в день затмения. Мы с Тайлом смеялись и подбрасывали прелые ветки в костер. Они трещали, а недовольное нашими проделками пламя плевалось яркими искрами. До чего же чудно это вспоминать, пока знахарка молча суетится вокруг.
– Ты останься, – тыкнула пальцем в дверной проем, где столпились селяне. – Остальные на выход!
Алаида робко вошла в келью и забилась в угол. Опустилась на край скамьи, а ко мне не подошла.
– Чего расселась! Помогай давай! – прорычала знахарка и сестра подскочила с места, как ужаленная. Не успела протянуть рук, как старуха сунула ей под нос пучок трав. – Листочки сюда соскреби и размели в ступе до порошка. Песто возьми на столе, – указала в противоположный угол. – Да что же ты как муха сонная?! – выругалась так злобно, что я дыхание задержала от страха. – Хочешь, чтобы сестра хотя бы головой вертеть могла, поторапливайся! – до чего же пугали меня слова знахарки! Но я верила и надеялась, что она преувеличивает. У нее всегда так. Вон, серпий назад Вьюжку нашего за несколько часов выходила, хотя сокрушалась, что умрет конь от укуса красного арантула. Где уж там! Как вскочил, как расправил белую гриву! Я потом весь вечер ее в косы сплетала.
Завоняло с новой силой. Теперь уже чем-то приторно-сладким. Сморщив нос, я посмотрела на мокрую от пота сестру, и сердце от жалости зашлось галопом. Хотелось вскочить на ноги и мигом выполнить всю работу за нее, как это всегда я и делала. Хрупкая она у меня, ранимая. От каждой пчелы шарахается, криком кричит, бежит, прячется под подол старшей сестры. А я и рада приголубить, успокоить, чаем напоить и булочку в тонкую ручку сунуть. Любила я ее пуще всех! Но вида не подавала. Все подзатыльники и тумаки раздавала неумехе, жизни учила, чтобы в браке не пропала и позора избежала.
– Готово, Ваакри, смолола я, – задрожал тонкий голосок непутевой моей.
– Тю! Смолола! Дай сюда! И вон пошла! Чтобы очи мои тебя не видели! – обрушилась гневом знахарка на несчастную голову моей сестренки. Но с ней пререкаться и спорить себе дороже. Так обложит по батюшке, что вовек не отмоешься. Вслед еще и кочергой запустит и пса Койко натравит. Плавали, знаем! Вот и Алаида поспешила покинуть порог лачуги.
– Да-а-а, девочка, ох и непутевая кровинка твоя. Не дала Солнцеликая ей ни силу духа, ни силу тела. Лучше ей бы лежать здесь вместо тебя, – толкла в ступе траву и приговаривала.
– Да что вы… – попыталась возмутиться. Еще чего! Нечего сестре на моем месте делать.
– Молчи, девочка, знаю я, что говорю. Поймешь скоро, кто любит, а кто использует, – не понимала я, о чем эта болящая толкует, но дело свое знает, лечить умеет – это главное. – Сразу говорю, – засыпала она себе в рот порошок из ступки и надула щеки. Зачерпнула чаркой варево из котелка и подошла ко мне. Сплюнула в ладонь зеленую кашицу и облизнула сухие губы. Впялилась в мое лицо большими янтарными глазами, обрамленными сеткой глубоких морщин. – Чуда не жди. Хребет переломан. Как только позвонки все не посыпались! Глупая. Привела доброта тебя к беде. Спасла оборванца, а сама теперь калека на всю жизнь.
– Калека? – впервые за время моего пребывания в неподвижном теле, слезы сорвались с уголков глаз.
– Ну, ну, не реви, – подула она на чарку, развеивая пар. – Если ухаживать кто будет, жизнь тебе свою посвятит, то и сама еще долго проживешь. Многое увидишь. И даже деток твоей неумехи сестры.
В удушающем от слез спазме не смогла обронить ни слова. Ваакри ухватила за шею, прошлась кулаком по затылку и приложила кашицу к основанию шеи. Что она делала со спиной дальше, я не понимала. Не чувствовала больше ничего. Смотрела с мольбой в ее ясные глаза.