Каменные сны
Шрифт:
— А Шейх тоже нахичеванец? — задумчиво спросил доктор, явно озабоченный и подавленный.
Вопрос удивил артиста.
— Да нет, откуда? Шейх ленкоранец, талыш. И человек вроде бы хороший, мягкий. — Артист немного помолчал, подыскивая слова. — Честно говоря, мне неудобно спрашивать. А вы сами, доктор, откуда родом будете? Фамилия у вас, кажется, иранская.
— Я и есть иранец. — Доктор глубоко вздохнул. — Мой отец однажды сглупил и привез меня сюда. А я сам сглупил еще хуже — из Москвы сюда приехал. Там я пятнадцать лет работал хирургом в больнице Склифософского. — Последние слова доктор произнес с особой гордостью, опять налил немного водки в стаканы и добавил: —
Артист все более ощущал симпатию со стороны хирурга и по-детски бурно радовался этому.
— Да, да, выпьем, доктор, пожелаем, чтобы он больше не попадался в лапы зверей, подобных тем бесчувственным еразам. Только, доктор, жена его давно уже предчувствовала это. Она знала, что однажды с ним случится такое. И старалась, чтобы муж совсем не выходил на улицу. Он и не выходил. Только вчера на пару часов зашел в театр. Я сам позвонил ему из кабинета директора и еле уговорил прийти. Потому что и театр надоел ему. Он не приходил даже за зарплатой. Один только Бог знает, зачем он сегодня оказался в городе.
— Кури, кури спокойно. — Доктор Фарзани решил избавить от мучений артиста, опять копавшегося в кармане. Он подошел к приоткрытому окну и широко распахнул его. — Такой человек вряд ли и дальше сможет жить в этом городе, — сказал он дрогнувшим голосом и, ссутулившись, напряженно задумался.
Да, артист верно заметил: настроение доктора Фарзани действительно неожиданно изменилось. И не потому, что на него вдруг напала усталость или ему почему-то не понравился рассказ артиста. Дело в том, что слова, произнесенные артистом на празднике обрезания, доктор в свое время слышал от собственной жены: «Ваш Пророк умнее Бога, что ли?» Когда-то они потрясли Фарида Фарзани. Из-за них и распалась в Москве его прекрасная семья. Именно эти оскорбительные и глубоко ранившие его слова стали причиной его теперешней холостой и безрадостной жизни в этом, в сущности, чужом городе.
Судьба порой приносит удивительные подарки: женатый на русской, многие годы не ощущавший в Москве никакой психологической дисгармонии, счастливый отец единственной дочери, Фарид Фарзани после рождения сына вдруг ни с того ни с сего стал терять душевное равновесие. Когда сын был еще младенцем, вопрос его обрезания уже превратился для отца в настоящую проблему. И проблема эта росла по мере того, как рос сын. Навязчивое беспокойство довело его до того, что доктору стали сниться кошмары, чего с ним раньше никогда не случалось. Когда сыну исполнилось двенадцать лет, однажды утром Фарид Фарзани высказал жене свое твердое намерение: «Таков закон, завещанный Пророком. Я не имею права нарушить его».
И услышав от жены: «Ваш Пророк умнее Бога, что ли?», от ярости готов был биться головой о стену.
Как раз в то самое утро, когда жена ушла на работу, а дочка — в школу, доктор Фарзани, легко уговорив сына, всего за десять-пятнадцать минут сделал то, что Пророк считал первейшей обязанностью каждого мусульманина перед Аллахом. Кто бы мог подумать, что для опытного хирурга больницы Склифосовского эта простенькая операция окончится осложнениями? Однако то ли от испуга, то ли по какой иной причине, но к вечеру температура у мальчика поднялась до сорока. И мать, которая, вернувшись с работы, увидела сына в таком состоянии, от изумления потеряла дар речи. Она не сказала мужу ни слова, не сделала попытки сбить температуру у сына — просто в ужасе смотрела на ребенка. Потом бросилась в ванную, закрылась изнутри, и из-за запертой двери долго слышались ее рыдания и всхлипы.
Оказывается, любовь русских женщин очень легко может перерасти в ненависть. Хотя уже наутро мальчик поднялся и спокойно разгуливал по дому, жена Фарзани навсегда прервала свои отношения с мужем. Она немедленно подала на развод и разменяла их трехкомнатную квартиру в центре города на две двухкомнатные в отдаленных районах. Прожив несколько лет без семьи, Фарид Фарзани в 1986 году обменялся квартирами с русским бакинцем, переехал в Баку и в первый же день понял, какую непростительную ошибку совершил.
Сейчас сыну Фарзани шел двадцатый год. Но в памяти отца он так и остался двенадцатилетним. И невинные, растерянные глаза мальчика много лет жестоко преследовали доктора. Весь ужас заключался в том, что мальчик, не издавший ни звука во время операции, потом, когда доктор закончил свое дело, взглянул на отца с таким убийственным презрением, что забыть этот взгляд было невозможно. Фарзани прочел в глазах мальчика, что тот никогда не простит ему этой операции. Лишь много позже доктор стал понимать, в чем состояла суть его греха. Мальчику было все равно, отрезал ли он ему кусок кожицы от крайней плоти или целый палец, потому что для ребенка, воспитанного в московской среде, было непостижимо, во имя чего отец так поступил с ним. Мальчик воспринял это как физическое насилие над ним со стороны отца, как жестокость и дикость, не имевшие никакого смысла. В то утро доктор ясно прочел в глазах безмерно любимого и заласканного сына, что стал для него чужим.
И напрасно он утешал себя тем, что пройдет время и отчужденность исчезнет. У отца не хватило сил побороть ее, а сын к этому и не стремился. За то время, что доктор Фарзани жил в Баку, дочь дважды приезжала к нему. И сейчас хотя бы раз в неделю звонила, справлялась о его здоровье, расспрашивала, как он живет. Сын ни разу не приехал в Баку и ни разу не позвонил.
Да, сын был слабым местом доктора Фарзани. Рассказ артиста, судя по всему, задел именно эту слабую струну, разбередил рану, растравил ее. Он впал в совершенно не свойственное его характеру мистически-меланхолическое настроение и всячески старался выйти из него.
— Да он же прирожденный Дон Кихот! — с наигранной веселостью воскликнул Фарзани. — Дон Кихот — вот настоящая роль для него. Выздоровеет — я ему об этом скажу. Как думаешь, не обидится?
Артист с удивлением посмотрел на доктора, потому что знал: «Дон Кихот» — любимое произведение Садая Садыглы.
— Скажите, почему же нет. — Опять разволновавшийся артист снова сунул руку в карман в поисках сигарет. — Он сто раз перечитывал «Дон Кихота». Сервантес его самый любимый писатель. А из наших он больше всех ценит Мирзу Фатали Ахундова. А в жизни у него один кумир — его тесть, доктор Абасалиев, и еще какая-то его односельчанка, армянка по имени Айкануш, он всегда рассказывает о ней с любовью. — Нувариш Карабахлы выпалил все это единым духом и, вытащив руку из кармана, кротко посмотрел на доктора.
«Дон Кихота» доктор Фарзани читал как минимум два раза, о Мирзе Фатали Ахундове кое-что знал, а уж ту армянку Айкануш, безусловно, знать не мог. Зато он был хорошо знаком с доктором Абасалиевым. Они не раз встречались на различных медицинских симпозиумах в Москве, Ленинграде, Праге, Варшаве…
— А где работает дочь доктора Абасалиева?
— Сначала она работала в лечкомиссии. А сейчас на проспекте Нефтяников открылась новая стоматологическая клиника, и Азада ханум работает там. — Артист посмотрел на часы. — Только сейчас ее на работе не будет. Наверное, она уже дома.