Шрифт:
Маленький городок сладко спал, безмятежно дрейфуя во времени и пространстве. Остроконечные крыши маленьких домиков уже стали поблескивать в лучах предрассветного солнца, словно принимая участие в неведомой никому перекличке. Тишина царила кругом. Кажется, будто всё живое в этом городке подчинялось единому исторически сложенному распорядку дня. Сейчас, вероятно никто уже и не припомнит, почему и по какой причине, выходные дни здесь ценились настолько, что без крайней необходимости никто и не думал просыпаться раньше десяти часов утра. Но, это был
Как только часы на старой городской башне показали семь утра, все спящие мгновенно проснулись от незнакомого голоса, ни то человеческого, ни то электронного.
– Сюда, сюда! Спешите, скорее! Я обещаю Вам невиданный доселе аттракцион, который раскроет чужие тайны и поступки! Только сегодня, только один день! Деньги не нужны, ваше внимание – самая достойная цена!
– Чёрт подери, что это ещё такое? – должно быть слетало с губ каждого взрослого человека, проснувшегося в это раннее субботнее утро.
Никто и не заметил, но все дети нашего городка продолжали крепко спать в своих кроватях, в то время как взрослые уже выходили на улицу в поисках невежественного смутьяна, который лишил их сна.
Не буду говорить за всех, но лично я, с большим любопытством спешил на площадь и не потому, что хотел увидеть чужие тайны, нет, совсем нет. Меня, скорее, взволновал факт того, что этот тихий, размеренный голос доносился словно из ниоткуда, будто с потоком легкого морского бриза, проникая сквозь закрытые окна и двери, он попадал прямиком в сознание. Странное было ощущение, очень странное, вроде бы его и не слышишь, но чувствуешь. Этот навязчивый голос продолжал звучать в голове до того момента, пока моя нога не ступила на городскую площадь, на которой я оказался одним из последних.
Должен сказать, мои самые смелые ожидания померкли перед тем, что я увидел на центральной сцене. На ней стоял почти человек, хотя скорее всего это была искусно сделанная восковая кукла. К сожалению или к счастью, мы уже никогда не узнаем чем на самом деле был наш гость.
Моё внимание сразу же привлекли его красные лакированные штиблеты с позолоченными каблуками, которые гармонично сочетались с его галстуком бабочкой. В целом, он имел весьма изысканный вид. Его почти чёрный строгий костюм дополняли котелок, карманные часы и трость с набалдашником в виде головы обезьяны. Внешний вид и в особенности взгляд, который, казалось, видит самую суть, легко могли вызвать робость, если бы не его забавно-неуклюжие движения. Он поворачивался в разные стороны, жестом приглашая зевак заглянуть в его странный ящик, стоящий рядом.
В необычном ящике я, почти сразу, узнал один из вариантов камеры обскура, при виде которой у меня защемило сердце и замелькали тени из прошлого. Как грустно бывает порой, осознавать, что в детстве ты многое упускаешь безвозвратно. Подумать только, до этого самого момента эта часть моей жизни была для меня не существенна. Я даже никогда не придавал этому значения, теперь же, я чувствовал, что меня переполняют эмоции – терзающее ощущение утраты щемило в груди.
Мне тогда было лет двенадцать, бабушка к тому времени уже умерла, а дедушка перебрался к нам, в небольшой уютный домик за городом. Было у старика одно увлечение, которому он посвятил всю жизнь. Увлекаясь фотографией, особую слабость, дед, питал к камерам обскура. По его словам, этот ящик был волшебным, он показывал суть вещей, скрытую от простого глаза. Когда-то он пытался заинтересовать моего отца, но тот увлёкся моделями самолётов. Поселившись у нас, деда пытался разбудить во мне интерес к фотографии и, в особенности к камере обскура.
В солнечную погоду в моей комнате стояла невыносимая жара, моя мама долгое время искала толстые темные занавески и вот, наконец-то их повесили. Могу сказать, что при самом палящем солнце в моей комнате стало комфортно, и темно будто ночью. Тут-то дедушка и напроказил, как говорила моя мама. Он проделал маленькую дырочку в этих дорогущих шторах, показав мне удивительный эффект – эффект камеры обскура. Я тогда, просто скучно зевнул, а вот мама громко и долго ругалась.
Потом, одним ранним утром, дедушка практически вбежал в мою комнату, возбуждённо и восторженно размахивая руками; повторяя что-то непонятное, он поднял меня с постели и ещё сонного потащил за собой. До этого момента, он почти месяц не выходил из папиного гаража. Оказалось, что он смастерил тот самый светонепроницаемый ящик.
– Ну, мой мальчик, смотри, сейчас ты увидишь чудо, – радостно восклицал обезумевший, казалось, старик.
Я заглянул туда, изображение было мутным, да ещё и перевёрнутым. Чтобы не обижать деда, я сказал, что это здорово. Видимо, в моих глазах читалась скука смертная, потому как, он больше не подходил ко мне со своими экспериментами в области фотографии, а через пару месяцев он скончался. Самое ужасное, я только сейчас это осознал, что лет через пять, отец – наводя порядок в гараже, сжёг дедову камеру вместе с прочим мусором.
В то время, как, я предавался тягостным воспоминаниям сидя на лавочке, у ног нашего воскового гостя, площадь начала буквально вибрировать от всё растущего интереса и нетерпения. Не долго думая, наш Милш, наш добрейший души здоровяк, поднялся на сцену. Он осмотрел куклу, которая, сейчас, широко улыбалась ему; окинул глазами толпу, стоящую внизу, и наклонился над чудо-ящиком. Сперва, эта гора доброты и надёжности стояла неподвижно. Затем, всё тело Милша начало содрогаться. Я поначалу немного испугался даже. Как вдруг из ящика начал доноситься его раскатистый громогласный смех. Что он там видел, мы так и не узнали. Никто и никогда не делился тем, что увидел тогда; таким образом, было принято негласное решение вовсе не вспоминать о случившимся. Спустя каких-то пять минут, он выпрямился и посмотрел, будто бы в самую душу каждому присутствующему – слёзы поблёскивали в его чистых, беззлобных глазах.
Конец ознакомительного фрагмента.