Камея из Ватикана
Шрифт:
– Да иду я, иду!..
Валюша забежала за прилавок, взволокла на стол деревянный ящик с латунными ручками.
– Тута письма все, которые не востребовали, копии переводов, какие забрали, какие нет. Ищи, ищи!..
– Чего искать! – Валюша выхватила хлипкий листочек. – Вот, месяц назад отправляли!
Толстуха нашарила на груди очки на цепочке, водрузила их на нос и прочитала:
– Город Тверь, улица Луначарского, восемь, квартира пятьдесят! Пятнадцать тыщ целых! Получатель Батюшкова Наталья Сергеевна.
Тут она взглянула на Тонечку и взмолилась:
– Да сыми ты намордник этот, глядеть на тебя тошно!..
Тонечка поняла, что лучше снять, чем препираться. Тем более в последний раз она была в толпе полтора месяца назад, и если бы заразилась, уже наверняка заболела бы!
Она стянула маску и посмотрела в листок.
– Можно я сфотографирую адрес?
– Давай, давай. А ты когда поедешь-то? К сродственникам?
Тонечка достала телефон.
– Завтра, должно быть, и поеду.
– Ты там с бухты-барахты не брякай – померла, мол, бабка ваша! – посоветовала Валюша. – Ты осторожно, такт имей.
Тонечка вдруг сообразила:
– Подождите, то есть Лидия Ивановна переводы отправляла? Она деньги пересылала?
Тетки опять посмотрели друг на друга:
– Так оно и есть, каждый месяц. Вот же, тута написано – пятнадцать тыщ послано!..
…Странно, подумала Тонечка. Логичней было бы, если б родственники присылали старушке вспоможение!
Впрочем, она ничего не знает о старой княгине, кроме того, что та жила уютно и прочно, носила на шее камею и никогда не задергивала шторы на окнах.
– Кто ж хоронить ее станет, сердешную?
– Родственники, наверное, – вздохнула Тонечка. – Мне бы их найти.
– С адресом-то найдешь, чего там! А если нет, всем миром соберемся.
– Да погоди ты, Валюша, может, она завещание какое оставила, распорядилась.
– Ох, Марья Петровна, не собиралась она помирать! Зайду, говорит, к тебе, Валюша, в среду!.. А тут такое дело приключилось.
Тетки еще продолжали охать, когда Тонечка попрощалась, сошла с крыльца и отправилась в обратный путь, обходя лужи.
Дождь все сыпал, и сильно похолодало. Казалось, вот-вот пойдет крупа.
Тонечка накинула капюшон, вытащила наружу обшлага толстовки, чтобы не мерзли руки в резиновых перчатках, и ускорила шаг.
…Кто такая эта Наталья Сергеевна Батюшкова? Племянница, о которой говорил пузатый майор Мурзин? Или посторонняя женщина, которую старая княгиня почему-то считала нужным поддерживать? А если посторонняя, где все же искать родственников?
Просить помощи у мужа Тонечка ни за что не станет, он рассердится, будет ее пилить! И повторять, что сто раз велел ей ни во что не ввязываться, и вообще лучше б сценарий писала!
Она добежала до будки сапожника, который уже не тянул дратву, а неподвижно сидел на низкой табуретке, уставившись в мелкую сетку дождя.
Тонечка пробежала было мимо.
Сапожник в таком городе, как Дождев, должен знать не только всех жителей и их детей, но также собак, кошек и кур!..
…Ох, и влетит ей от мужа, если он узнает! И мама не одобрит…
Она повернулась и перебежала пустынную улицу.
– Добрый день.
Сапожник поднял на нее глаза.
– Здравствуй, красавица. Туфэлка паламалась, рэмонт понадобилась?
Тонечка вдруг растерялась, и сапожник заметил ее растерянность.
– Э, твой туфэлка дядя Арсэн поправит! Дядя Арсэн сапог поправыт может, батинок заплатка пасадить, туфэлка тонкий работа, прыятный!..
– У моего сына, – заговорила Тонечка очень уверенным голосом, – как раз ботинки прохудились! И кроссовки порвались! Сделаете?
– Вай мэ, – покачал головой сапожник. – Адним разом парвалась? Басиком пашел?
– Я тогда завтра принесу, – продолжала Тонечка по-прежнему очень-очень уверенно, – или даже сегодня. Сбегаю домой и принесу.
Тут она сообразила, что и ботинки, и кроссовки у Родиона совершенно целые и новые, и нужно будет что-нибудь придумать, чтоб они порвались.
Сапожник посмотрел на нее, усмехнулся и полез в карман засаленной телогрейки. Долго копался там, вынул коробку папирос и спички, чиркнул и не торопясь закурил.
Тонечка топталась перед ним.
– Ты хароший жэнсчина, – наконец изрек он и помахал заскорузлой лапищей перед носом, разгоняя желтый махорочный дым, повисший в водяной пыли. – Ты… – он поискал слово, – жалкий жэнсина! Жалеешь людей. Ныкто ныкаво нэ жалеет, а ты жалеешь!
– Нет, правда, – пробормотала Тонечка. – Нужно починить.
– Нужно чиныть, неси, буду чиныть! А нэ нужно, не нэси, дочка!
– Я помочь вам хотела.
– Вай мэ, так памаги! Разве тэпэрь и памагать стыдно, э?..
Тонечка торопливо полезла в кошелек, достала три бумажки и протянула.
– Много, – сказал сапожник. – Нэ вазьму столько.
– А вы мне расскажите, – попросила Тонечка.
Сапожник засмеялся и заперхал:
– Чэво рассказать, дочка? Сказку?
– Вы давно здесь работаете?
Сапожник задрал вверх сивую башку и начал загибать пальцы на одной руке. Губы у него шевелились. Он сосчитал все пальцы, переложил папиросу и принялся считать на другой руке. Досчитал до конца, опять переложил и двинулся дальше. Тонечка смотрела на него во все глаза.
– Пятнасать, – заключил наконец сапожник. – В Спитаке после землетрясения вэсь сэмья погиб, я остался, сын остался. Сын вырос, нэ смог там, в Расию уехал, я за ним уехал. А здесь умер сын. Я остался. Здэсь живу. Сапаги чыню.