Камикадзе. «Божественный ветер» в истории Японии
Шрифт:
Ответственность за организацию групп пилотов-камикадзе и назначение их командира была возложена на командование 201-го авиационного соединения 1-го воздушного флота. Старшие офицеры остановили свой выбор на двадцатитрехлетнем лейтенанте Сэки Юкио (1921–1944). Сэки выбрал свою судьбу сам. Он оставил университет, где учился на историка, ради карьеры военного, поступил в Военно-морскую академию Этадзима и успешно закончил ее. Сэки летал на бомбардировщиках морской авиации и в сентябре 1944 года прибыл на Филиппины с Тайваня. На службе Сэки отличался смелостью и часто вызывался участвовать в опасных вылетах. В эскадрилье его называли «отчаянным». Сэки избрали командующим первой атакующей группой, главой самоубийственной миссии по уничтожению основных сил противника, сконцентрированных в Филиппинском море.
Капитан Иногути, принимавший участие в назначении командира эскадрильи камикадзе, беспристрастно описал
Как работало в эти секунды логическое мышление лейтенанта Сэки, и о чем он в действительности тогда думал, сказать очень трудно. Ясно было только одно, что ответ будет положительным. Именно такого ответа от него ждали. Отрицание опозорило бы имя воина и его семью. Ничего личного для воина на войне существовать не могло, ни недавно овдовевшей матери Сэки, ни его молодой жены, с которой он сочетался браком всего несколько месяцев назад. Была только боевая задача наивысшей важности.
Инициатива шла сверху и часто поддерживалась снизу. К тому же от осознанной добровольности в самоубийственной атаке пользы всегда больше, чем при принуждении. Военнослужащие, имеющие шанс на спасение, как отмечали в своей книге Иногути и Накадзима, могли не выполнить задание и погибнуть напрасно. Некоторые летчики вообще не выделяли атаки камикадзе как что-то особенное, считая их обычными обязанностями воинов, которые, став солдатами, изначально отдавали свои жизни в полное распоряжение императора.
В каждом подразделении императорских вооруженных сил были воины, обладающие гордостью японцев, вызывающиеся на подвиг и готовые к самопожертвованию. Остальные военнослужащие, когда поступало предложение сформировать команду камикадзе, чтобы не считаться трусами и не патриотами, не нарушать принципов японского коллективизма, должны были следовать тем, кто первым откликнулся на призыв командования. А что было бы с человеком, отказавшимся стать смертником? Это было бы предательством по отношению к боевым друзьям, а они, как говорили во время войны японские солдаты, были главнее и дороже родителей.
Отказ пожертвовать собой ради Японии и императора или не исполнить приказ был равносилен моральной, а может быть, и физической гибели. Нежелание стать камикадзе или нарушение обета смертника накладывало на человека печать несмываемого позора. Оно сразу же превращало индивидуума в «не японца» и «не воина». Такой военнослужащий мог подвергнуться наказанию со стороны командования. Его могли заставить без конца переписывать какой-либо указ императора, посадить в концлагерь. Такой человек мог подвергаться издевательствам и унижению со стороны сослуживцев, его могли назвать личностью с «маленьким сердцем», индивидуумом с «маленьким животом» или же вообще «человеком без живота» (малодушным), избить или убить. За такого рода самосуд, скорее всего, никого не стали бы осуждать и привлекать к ответственности. К тому же из-за непатриотизма военнослужащего репрессии со стороны властей за недостойный воина поступок непременно затронули бы и его родственников. А семьи тех, кто стал камикадзе и погиб, выполняя задание, стали получать в военной Японии названия «хомарэ-но иэ» — «семьи славы» или «очень почетные семьи (дома)». Члены этих семей получали право занимать лучшие места на официальных церемониях, их фотографии помещались в газетах, они получали усиленный продовольственный паек. В этом отношении воины самоубийственных миссий совершенно не должны были беспокоиться за своих родственников.
Решение стать камикадзе внешне принималось пилотами легко и с энтузиазмом. Летчики-камикадзе были обыкновенными людьми, независимо от особенностей национальной культуры, религиозных воззрений, идеологии и пропаганды. Один из участников обороны острова Окинава, старший лейтенант Сугияма, наблюдавший молодых летчиков-камикадзе, отмечал, что ожидавшие своей очереди на вылет пилоты были молоды, полны сил, но имели бледные и нервные лица перед смертью. Они не могли отказаться от полета или бежать из расположения части, так как после этого были бы расценены как «неблагородные люди», вызывающие социальное отвращение. Их побег повлек бы за собой репрессии по отношению к родственникам. Поэтому случаи неисполнения долга камикадзе были редки и, как правило, обусловливались объективными обстоятельствами, не зависящими от воина.
Японские писатели идеализировали высокий моральный дух камикадзе, их бесстрашие и равнодушие к смерти. А на фотографиях военных лет в лицах молодых пилотов-смертников, стоящих в строю перед последним вылетом, читается страшная грусть и безысходность, которую невозможно скрыть человеку в 20 лет. Когда идущий на риск человек надеется выжить, он ведет себя по-другому. А если он знает, что ни при каких условиях не останется в живых, что у него нет горючего в баке для обратного полета и парашюта, выражение лица у него совершенно иное. Отдать свою жизнь за родину и императора в высшей степени почетно. Воинам внушали, что смерть легка, а в сочетании с подвигом славна, но снимки четко и беспристрастно показывают, что люди, запечатленные на них, осознают, за какую грань им предстоит переступить через несколько часов. Некоторые пилоты на фотографиях пытаются подбодрить себя неустрашимым и решительным видом, позами, характерными для самураев прошедших времен, бесстрашными улыбками, демонстрируя силу духа и мужество, но чувствуется, что это наигранное бахвальство. Лучше остаться на фотографии и в памяти друзей и родных улыбающимся, чем со страхом в глазах.
Камикадзе, конечно, не были одинаковы. Одни были духовно слабее, другие сильнее. Находились искренние патриоты, которые как средневековые воины подписывались кровью под своими прошениями о включении в специальные отряды. Такие заявления назывались кэппансё (документ, подписанный кровью).
Некоторые пилоты, как и самураи феодальных времен, обязательно хотели быть первыми. В духе воинственных традиций прошлого, они выпрашивали привилегию вылететь на смертельное задание раньше других. Если самолеты камикадзе оказывались неисправными, летчики без колебаний пересаживались на другие машины, чтобы выполнить поставленную задачу. Под влиянием камикадзе в самоубийственных атаках принимали участие пилоты сопровождения, которые не должны были этого делать. Естественно, добровольность в самоубийственных акциях имела особое значение. От атак добровольных смертников было больше пользы. Когда составлялись особые команды, военнослужащие могли выбирать, стать смертниками или продолжать службу в обычных подразделениях. В работе А. Морриса рассказывается об одном таком выборе, сделать который должны были курсанты учебного центра по управлению торпедными катерами в конце октября 1944 года. Из 400 человек ровно половина выбрала для себя верную смерть, решив стать смертниками, управляющими специальными катерами (синъё), и человеко-минами (фукурю).