Камни & косы, или О кошечках, птичках и прочих милых тварях

Котянова Наталия

Я рефлекторно кивнула, потом махнула рукой и подошла к Калебу. Особого раскаяния я в его взгляде не заметила.

— Ты понимаешь, что поступил, мягко говоря, некрасиво? Неужели нельзя было просто попросить??

— Он бы не дал. На войне и в любви все средства хороши, забыла? Ладно, надеюсь, ты не очень сердишься. Я ведь так и не успел стрясти с тебя обещанное! Благодаря нашей подозрительной Сабиночке, спасибо тебе большое!

— Всегда пожалуйста! — гордо ответила Саби.

А я размахнулась и залепила ему пощёчину. С

учётом состояния — несильную и по здоровой щеке. У Калеба от изумления отвисла челюсть.

— Не воруй у друзей. Это мерзко. И — можешь успокоиться, я на тебя не сержусь.

Это был переломный момент. Или он в ответ тоже меня ударит (точнее попытается, реакция-то у меня хорошая) и таким образом захочет спасти уязвлённое самолюбие. Или — проглотит, а потом подумает и, надеюсь, раскается в своём неприглядном поступке.

Нет, скорее первое: уж больно злое у него лицо, даже Саби на всякий случай отступила поближе к Мерту… И тут Калеб с силой отшвырнул полотенце и вышел, почти выбежал из комнаты. Громко хлопнула входная дверь.

— Не переживай, проветрится и вернётся, — шепнула Саби, касаясь моей руки. — Ты такая молодец, Вероника… Может, теперь он хоть немножечко поумнеет.

Я рассеянно кивнула и повернулась к Иргу. Всё это время он стоял, неотрывно глядя в окно, и молчал.

— Болит?

— Что? — он вздрогнул и посмотрел на меня с недоумением. Я показала на разбитую губу.

— А, это… Нет.

— Ты, по-моему, не лечить это должна, а кое-что другое сделать!

— Саби…

— А что опять Саби? — деланно возмутилась эта нахалка. — Ты же сама сказала, что поцелуешь автора. Вот и…

— А моё мнение спрашивают? — хрипло спросил Ирг. — Так вот, не стоит утруждаться!

Он резко развернулся и тоже вышел из квартиры.

— Ну, вот видишь, поставила человека в неудобное положение, — укорила подругу я. — Да и меня тоже. Может, мне неприятно, что мной пренебрегают!

Сабина посмотрела на меня как на дуру.

— Веро… А я ведь ещё твоей проницательностью восхищалась… Ты что, не поняла?

Я качнула головой; сердце отчего-то застучало сильнее.

— Ирг написал эту песню о тебе. Ты ему небезразлична, хоть он ни за что в этом не признается.

Я медленно опустилась на стул, а могла бы и мимо.

— Почему ты так думаешь?

— Я просто лучше его знаю. И уверена, что не ошибаюсь. Ирг очень замкнутый, почти никогда ни с кем не делится, даже с Томом. Но я… просто чувствую.

Она оглянулась на сидящего тише мышки Мерта.

— Ты только молчи об этом, понял? Ладно, мы тогда пойдём, прогуляемся, а ты отдыхай…

Сабина схватила Мерта за рукав и потащила на выход.

А я осталась сидеть. И думать.

Иргинтас

Сначала была только злость. Точнее, досада — на дурака Рыжего, который так некстати поковырялся в моих вещах, на Сабину с её обострённым

чувством справедливости. Ну, спёр он этот лист, и спёр, подумаешь, я бы всё равно рано или поздно узнал и дал ему по шее для профилактики, по-тихому. И пошли бы мы в бар, как раньше, и трепались бы за пивом о «бабах»… Ведь этот придурок так ничего и не понял. И не понял бы, если бы не Саб.

А что теперь?? Кому что доказывать? Не тупые, сложат два и два… Да уж, дурак здесь только один. Причём полный.

Я болтался по улицам, плохо понимая, где нахожусь, и более-менее пришёл в себя, когда обнаружил, что почти исчезли прохожие. Посмотрел на часы — два десять…

Можно возвращаться, наши наверняка уже спят… Или ну их всех к такой-то бабушке! Паспорт и кредитка в кармане; пойти на автобусную станцию и встретить рассвет уже где-нибудь в Польше. На первое время хватит, а там что-нибудь придумаю, не впервой!

М-да, дурак — это диагноз…

Я всё же решил вернуться и элементарно поспать. Утром будет ясно, кто какие сделал для себя выводы. Исходя из этого и будем действовать…

Я порадовался, что взял у Мерта запасные ключи. Прокрался на кухню, не зажигая свет, выхлебал полпакета сока и решил сегодня заночевать на балконе на раскладушке. Находиться с Калебом в одной комнате физически не хотелось, не сгонять же Тома или самого хозяина с кроватей посреди ночи. Я вспомнил, что кухонный диванчик покрыт довольно толстым пледом, возьму его, завернусь, и дело с концом. Подошёл, резко дёрнул за свисающий край… Плед почти не поддался, а с дивана раздалось подозрительное шевеление.

— И-Ирг?

Ну всё, приехали…

— Ты что тут делаешь?

— Тебя жду. Вот, задремала уже…

Я машинально сделал шаг назад.

— Зачем?

— Поговорить.

— В такое время? Думаешь, надо?

Она встала и подошла — близко, невидимая в темноте. Только голос…

Что ж, может, так лучше. Не смотреть на неё, не пытаться снова мучительно выцеживать «каменную рожу».

Что она сейчас скажет, о чём спросит? Что я ей отвечу, если попросит ответить честно?

Я умею врать. С детства, с самым убедительным видом, так, что зачастую убеждаю даже себя самого. Но сейчас — сейчас соврать не смогу. Значит, надо постараться просто промолчать. Или уйти от ответа, нахамить, как обычно, даже обидеть. Пусть лучше так. Не в первый раз…

Но она не стала ничего спрашивать. Неуловимым движением обняла за шею, прижалась горячей грудью и поцеловала. Сама…

Дальше мысли кончились.

Альфи…

Наконец, она чуть отвела голову. Я осознал, что сам держу её за плечи; хотел опустить руки — и не смог. Её дыхание коснулось уха:

— Прости меня.

— За что?

— За дурацкую привычку держать слово. Я ведь обещала… Мне очень понравилась твоя песня. Прости, что веду себя как эгоистка… Ты сказал, что тебе это не надо, а я не могла уснуть, пока…