Камо грядеши (пер. В. Ахрамович)
Шрифт:
— Знаешь ли, зачем тебя позвали?
— Если два дома, два самых знаменитых дома, не говорят ни о чем другом, а за ними эту новость повторяет половина Рима, нетрудно знать, — ответил Хилон. — Вчера ночью похищена девица, воспитанная в доме Авла Плавтия, по имени Лигия, собственно Каллина, которую твои рабы, господин, несли из дома цезаря в твой дом, а я берусь отыскать ее в городе, а если она, что мало вероятно, покинула город, то указать тебе, благородный трибун, куда она бежала и где прячется.
— Хорошо, — сказал Виниций, которому нравилась откровенность и точность ответа, — какими
Хилон лукаво улыбнулся:
— Средствами располагаешь ты, господин, а у меня есть один лишь ум.
Петроний тоже улыбнулся; он был очень доволен своим гостем. "Этот человек может отыскать девушку", — подумал он.
Виниций сдвинул густые брови и сказал:
— Негодяй, если ты обманываешь меня ради выгоды, я велю избить тебя палками.
— Я - философ, господин, а философ не может быть жадным до выгоды, особенно такой, какую ты сулишь мне.
— А, ты философ? — спросил Петроний. — Евника говорила мне, что ты и лекарь и гадатель. Откуда ты знаешь Евнику?
— Она приходила ко мне за советом, ибо слава моя дотекла и до ее слуха.
— Что за совет нужен был ей?
— Ей нужно было вылечиться от любви без взаимности.
— И ты ее вылечил?
— Я сделал больше, господин, потому что дал ей амулет, который приносит взаимность. В Пафосе на Кипре есть храм, в котором хранится пояс Венеры. Я дал ей две нитки из этого пояса, спрятанные в скорлупе миндаля…
— И велел хорошо заплатить себе.
— За взаимность никогда нельзя заплатить достаточно щедро, я же, не имея двух пальцев на правой руке, собираю на раба-писца, который записывал бы мои мысли и сохранял мое учение для потомства.
— К какой школе принадлежишь ты, божественный мудрец?
— Я циник, господин, потому что у меня дырявый плащ, стоик, ибо терпеливо сношу несчастья, перипатетик, так как не имею лектики и хожу пешком от виноторговца к виноторговцу и по дороге учу тех, которые обещают заплатить за кувшин.
— При кувшине ты становишься ритором?
— Гераклит сказал: "Все течет", и неужели ты будешь спорить, господин, что вино не жидкость?
— Он говорил также, что огонь — божество, следовательно, божество пылает в твоем носу.
— Божественный Диоген утверждал, что сущностью вещей является воздух, и чем теплее воздух, тем совершеннее существо, а из наибольшего тепла получаются души мудрецов. А так как осенью наступают холода, то истинный мудрец должен подогревать свою душу вином… Потому что ты ведь не возразишь, господин, что кувшин лучшего вина не разносит тепла по всем косточкам тленного человеческого тела.
— Хилон Хилонид, где твое отечество?
— Над Понтом Евксинским. Я родом из Мезембрии.
— Хилон, ты велик!
— И знаменит, — меланхолически добавил мудрец.
Однако Виниций стал снова выражать нетерпение. Он хотел, чтобы Хилон немедленно отправился на поиски, и весь этот разговор казался ему напрасной тратой времени, за что он даже зол был на Петрония.
— Когда же начнешь свои поиски? — сказал он, обращаясь к греку.
— Я их уже начал, — ответил Хилон. — И когда я здесь, когда разговариваю с тобой, я тоже ищу. Верь мне, благородный трибун, и знай, что, если бы у тебя пропал ремешок от обуви, я сумел бы найти тебе его и даже человека, кто этот ремешок поднял на улице.
— Исполнял ли ты раньше подобные поручения? — спросил Петроний.
Грек поднял кверху глаза:
— Слишком низко ныне расценивается добродетель и мудрость, чтобы даже философ не постарался найти иных источников для жизни.
— Каковы же твои источники?
— Знать все и приносить новости тем, кто их жаждет.
— И кто за них платит?
— Ах, господин, ведь мне нужен писец. Иначе моя мудрость умрет вместе со мной.
— Если ты не справил себе до сих пор нового плаща, то заслуги твои в этом деле, по-видимому, не столь велики.
— Скромность мешает мне говорить о своих заслугах. Но подумай, господин, ведь теперь нет таких благодетелей, каких много было прежде и которым так же приятно осыпать золотом заслугу, как проглотить устрицу из Путеоли. Не заслуги мои малы, а людская благодарность мала. Когда убежит какой-нибудь ценный раб, кто отыщет его, как не единственный сын моего отца? Когда на стенах появятся надписи, поносящие божественную Поппею, — кто укажет виновных? Кто отыщет в книжной лавке стихи на цезаря? Кто донесет, о чем говорят в домах сенаторов и патрициев? Кто передает письма, которых нельзя доверить рабам? Кто слушает новости под дверями виноторговцев и булочников, кому верят рабы, кто сумеет быстро осмотреть весь дом насквозь от атриума до сада? Кто знает все улицы, переулки, тупики, кто знает, о чем говорят в термах, в цирке, на рынке, в фехтовальных школах, среди работорговцев и даже на арене?
— О боги! Довольно, благородный мудрец! — воскликнул Петроний. — Мы, пожалуй, утонем в твоих заслугах, добродетели, мудрости и красноречии. Достаточно! Мы хотели знать, кто ты, и теперь знаем.
Виниций был доволен. Он думал, что этот человек похож на гончую собаку, которая, будучи пущена по следу, не остановится до тех пор, пока не отыщет зверя.
— Прекрасно. Нужны тебе указания?
— Мне нужно оружие.
— Какое? — спросил удивленный Виниций.
Грек раскрыл ладонь, а другой рукой сделал жест, словно отсчитывая деньги.
— Такое теперь время, господин, — сказал он со вздохом.
— Видно, ты будешь ослом, — сказал Петроний, — который берет крепость с помощью мешков золота.
— Я только бедный философ, господин, — ответил покорно Хилон, — золотом владеете вы.
Виниций бросил кошелек, который грек поймал на лету, хотя действительно на его правой руке не хватало двух пальцев. Потом он поднял голову и стал говорить:
— Господин, я знаю сейчас больше, чем ты думаешь. Не с пустыми руками пришел я. Знаю, что девушку похитили не Плавтии, потому что я переговорил с их рабами. Знаю, что нет ее на Палатине, где все заняты больной дочерью цезаря; кроме того, я, пожалуй, догадался, почему вы предпочитаете искать девушку с моей помощью, а не с помощью вигилей и солдат цезаря. Знаю, что побег устроен с помощью слуги ее, который родом из того же племени, что и она. Ему не могли помочь в таком деле рабы, потому что они поддерживают друг друга и не пошли бы против твоих рабов. Ему могли помочь только его единоверцы.