Камо грядеши (пер. В. Ахрамович)
Шрифт:
Но чтобы отправиться к Петронию, нужно знать наверное, что с Виницием, а Хилон не знал. Он видел лигийца, бежавшего к реке с телом Кротона, и больше ничего. Виниций мог быть убит, мог быть ранен, мог, наконец, быть спрятанным. Теперь только пришло Хилону на ум, что христиане не решились бы убить столь могущественного человека, приближенного цезаря и военного трибуна, потому что подобное преступление могло навлечь на всех христиан гонения и общее преследование. Вероятнее всего, они силой задержали его, чтобы дать время Лигии уйти и скрыться в новом месте.
Мысль эта исполнила Хилона надеждой.
—
Ему пришло в голову: не пойти ли ночью к мельнице Дема и спросить об этом Урса. Но он тотчас отказался от такой мысли. Лучше с Урсом дела не иметь. Хилон справедливо полагал, что, если Урс не убил Главка, значит, его образумил кто-нибудь из старших христиан, которому он поведал о своем намерении, сказав, что это дело нечистое и что какой-то предатель хотел подговорить его к совершению убийства. При одном воспоминании об Урсе мороз пробегал по коже Хилона. Он решил, что вечером пошлет Еврикия за новостями в дом, где произошло событие. А пока он должен поесть, вымыться и отдохнуть.
Бессонная ночь, путешествие в Острианум и обратно, наконец, поспешное бегство в последние минуты действительно очень изнурили его.
Одно утешало: при нем два кошелька, один Виниций дал ему дома, другой по дороге с кладбища. Принимая во внимание это счастливое обстоятельство, равно как и вследствие пережитых волнений, он решил поесть поплотнее и выпить лучшего, чем обычно, вина.
Когда настал час открытия кабачков, Хилон выполнил свое решение в такой степени, что забыл про необходимость вымыться. Ему прежде всего хотелось спать; обессиленный, он, шатаясь, пришел к себе, в свое жилище на Субурре, где ждала его купленная на деньги Виниция рабыня.
Войдя в темную, как лисья нора, спальню, он бросился на постель и заснул мертвым сном в ту же минуту.
Проснулся он вечером, собственно, его разбудила рабыня, говоря, что кто-то спрашивает его и хочет увидеть по очень важному делу.
Хилон мигом пришел в себя, накинул плащ с капюшоном и, приказав рабыне уйти, осторожно выглянул за порог. И помертвел от ужаса! У дверей спальни он увидел исполинскую фигуру Урса.
Увидев лигийца, он почувствовал, что ноги и руки у него похолодели, сердце замерло в груди, по телу пробежал мороз… Он долго не в силах был вымолвить ни слова и лишь потом, стуча зубами, сказал, вернее простонал:
— Меня нет… Меня нет… Я не знаю… не знаю этого… доброго человека…
— Я сказала ему, что ты спишь, господин, — ответила девушка, — но он потребовал, чтобы я разбудила тебя…
— О боги!.. Я приказываю тебе…
Урс, которому надоело ждать, подошел к дверям спальни и, нагнувшись, просунул туда голову.
— Хилон Хилонид! — позвал он.
— Pax tecum! Pax! Pax! [42] — лепетал Хилон. — О, лучший из христиан! Да, я Хилон, но это ошибка… Я не знаю тебя!
42
Мир с тобой! (лат.).
— Хилон Хилонид, — повторил Урс, — господин твой Виниций зовет тебя и приказывает идти к нему сейчас со мной.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Виниций проснулся от острой боли. В первую минуту не мог понять, где он и что с ним происходит. В голове он чувствовал шум, глаза заволакивала мгла. Но понемногу возвращалось сознание, и наконец сквозь туман он увидел склоненных над ним трех человек. Двоих сразу узнал: один — Урс, другой — старик, которого он оттолкнул, унося Лигию. Третий, которого Виниций видел впервые, держал его за левую руку и нажимал ее пальцами от локтя до плеча, причиняя ту ужасную боль, которая разбудила молодого человека. Думая, что его подвергают чему-то вроде пытки, Виниций прошептал сквозь сжатые зубы:
— Убейте меня.
Но они, казалось, не обращали внимания на его слова, не слышали их или приняли за обычный стон от нестерпимой боли. Урс, с озабоченным и вместе с тем грозным видом варвара, держал в руках кипу белого полотна, разорванного на длинные полосы; старец обратился к человеку, который мял руку и плечо Виниция, и сказал:
— Уверен ли ты, Главк, что рана на голове не смертельна?
— Да, честнейший Крисп, — ответил Главк, — прослужив рабом во флоте, а потом живя в Неаполе, я залечил множество ран и благодаря доходу, какой приносило мне это занятие, смог выкупить наконец себя и свою семью… Рана на голове легкая. Когда этот человек (он указал на Урса) отнял у молодого человека девушку и толкнул его к стене, тот, по-видимому, заслонился рукой и, падая, сломал ее и вывихнул, но благодаря этому сохранил голову и жизнь.
— Ты выходил многих братьев, — сказал Крисп, — и славишься своим врачеванием, поэтому я и послал за тобой Урса.
— Который по дороге признался мне, что вчера еще хотел меня убить.
— Но раньше он рассказал о своем намерении мне, а я, зная тебя и твою любовь к Христу, объяснил ему, что не ты предатель, а тот неизвестный, который пытался подговорить его на совершение убийства.
— Это был злой дух, а я принял его за ангела, — со вздохом сказал Урс.
— Когда-нибудь ты расскажешь мне об этом, — прервал его Главк, — теперь мы должны заняться раненым.
И он начал вправлять руку Виниция, который все время впадал в забытье, несмотря на то, что Крисп брызгал на его лицо холодную воду. Виниций почти ничего не чувствовал, когда врач вправил затем ему ногу и забинтовал сломанную руку, зажав ее между двух небольших выгнутых досок и быстро и крепко замотав тесьмой, чтобы сделать их неподвижными.
После окончания операции Виниций снова пришел в себя и увидел Лигию.
Она стояла рядом и держала в руках медное ведерко с водой, в которое, время от времени, Главк погружал губку и мочил голову раненого.