Канатоходец. Записки городского сумасшедшего
Шрифт:
— Что с тобой? Ты меня слышишь?..
— А?.. Извини…
— Я уже третий раз спрашиваю: сахар принести?..
— Сахар?.. Нет, спасибо! Со мной иногда случается, почудилось…
Интересно, помнит, что я кофе люблю сладким, или спросила так, из вежливости? Неужели старею, потянуло к семейному очагу? Еще немного, и понадобятся теплый халат и тапочки, и спать буду не с женщиной, а с грелкой, в кружевном чепце на облысевшей голове.
Варя опустилась на стул напротив. Круг света абажура сомкнулся, отрезал нас от остального мира, но не от прошлого, оно обосновалось за столом третьим.
— Мама?..
В лице Вари мелькнуло что-то болезненное.
—
Не договорила, но и без того было ясно, что отсчет времени велся от момента нашего разрыва. Если то, что я выкинул, можно назвать этим доставшимся нам от романтических времен словом. Быстро сменила тему:
— А ты, я вижу, добился, чего хотел! Видела тебя случайно в передаче…
Естественно, случайно, интеллигентным людям смотреть поганый ящик западло. Кивнул, не хотелось пускаться в объяснения. Программа на канале была мутной, позвали на круглый стол из каких-то своих соображений, а получилось, чтобы печалиться о готовой склеить ласты российской культуре. Ведущий, кремлевский соловей, пытался нас как-то взбодрить, камлание его лишь усугубляло сходство с поминками. Я старался отмалчиваться, но говорили по очереди, так что пришлось произнести об усопшей ритуальные слова. Впрочем, бесцветные и замусоленные до самоварного блеска. С тех пор никуда больше не приглашали, видно, не приглянулся, а мне и нужды нет, мне и так не хило. Главное, душой не покривил, хотя и того, что стоило бы сказать, не сказал. Слаб человек, опаслив.
Но, произнося «добился», Варя имела в виду совсем другое. Все окупилось, говорила она без слов, поздравляю! И под словом «все» понимала то, что не хотел понимать я. Глаз не отвела, смотрела на меня задумчиво, наверняка помнила, что я ей тогда наговорил. Под этим молчаливым взглядом мне было сильно не по себе. Покраснел бы, наверное, если бы не разучился краснеть.
Сказал не к месту и не ко времени, но так уж получилось:
— Какая горькая ирония, мой первый рассказ назывался «Счастье»…
Тот сентябрьский день выдался на редкость теплым. Воздух был тих и прозрачен, дворники, стараясь успеть до дождей, жгли листья, и по городу плыл их горьковатый, тревожащий душу запах. Деревья на бульваре стояли в золотом убранстве, но в прощальном этом тепле уже слышалось что-то безнадежное, дышащее близкими холодами. Я бежал в редакцию журнала, не чуя под собой ног, и все во мне пело. Там, за порогом двери, к которой с улицы вели три ступеньки, шла совсем другая жизнь. Там творилась с большой буквы Литература. Там ждал меня мой новый волшебный мир, и то, что небожители согласились прочесть рукопись рассказа, наполняло меня трепетом. Это было ближе к вечеру, а днем мы гуляли с Варенькой по городу, и я рассказывал ей о своих планах, о том, что станет смыслом моей жизни. От желания работать дрожали руки. Когда узнал, что рассказ будет напечатан, первой позвонил ей и слышал, как она всхлипывала в трубку. То были самые счастливые дни моей жизни, не говоря уже о ночах…
Сцепил, чтобы не застонать, зубы. Безумец!
— Когда мамы, не стало, — произнесла Варенька, как если бы не слышала, что я сказал, — меня здесь ничего уже не держало…
Удивительно, думал я, размешивая в чашечке отсутствующий сахар, после стольких лет разлуки мы можем так вот просто сидеть и говорить, пусть и каждый о своем. Значит, что-то нас объединяет, что-то, что уходит корнями в наше прошлое. У нас нет нужды подыскивать слова и нанизывать их гирляндами на нить разговора, потому что мы говорим сразу обо всем.
— …и ты эмигрировала
— Нет, сначала жила по студенческой визе, а когда пригласили преподавать, университет помог с видом на жительство. Гражданство получила много позже, оно понадобилось мне лишь для того, чтобы свободно передвигаться по миру. С американским паспортом в кармане это проще. В России, из которой уехала, заниматься тем, что меня интересовало, было невозможно. В нынешней — лишено смысла. Здесь на все смотрят через призму денег. Я прилетела в Москву по приглашению одного частного университета, но сотрудничать с ним отказалась. Они рассматривают мое направление исследований как способную привлечь платных студентов экзотику, да и деньги предложили мизерные…
Изменилась Варенька, изменилась! О деньгах мы с ней никогда не говорили, да их у нас и не было. Западная штучка, никакой ложной скромности и прочих интеллигентских экивоков.
— Но не в этом дело, может быть, согласилась бы и на копейки, если бы от этих людей за версту не несло делячеством. Ребят жалко, обманывают себя тем, что будто бы учатся, теряют собственное время за родительские деньги. — Поднесла к губам чашечку и сделала глоточек. — Таро вовсе не бесовство и уж точно не гадание…
Посмотрела на меня с едва заметным прищуром, именно это слово я и употребил. Сложись разговор по-другому, спрашивать бы не стал, но, коли Варя сама заговорила, не задать вопрос не МОГ:
— Ну и что же, в таком случае, это такое?
Теперь, когда она брала двумя пальчиками крекер, я мог ее как следует рассмотреть. Не красавица, по меркам культивирующих коровьи стандарты глянцевых журналов, просто очень милая женщина. Сдержанная, независимая, из породы стойких оловянных солдатиков. Такие, как она, идут по полям сражений с высоко поднятой головой, несут себя закованными в броню из невзгод и нанесенных им обид. Ум их холоден, манера общаться иронична. Простым ребятам от сохи, вроде меня, до них не дотянуться, не достучаться до их чувств, если те все еще наличествуют.
Хрустнула печеность белыми зубками, подняла на меня глаза:
— Тебе действительно интересно? Что ж… — Но я видел, она колеблется, не может решить, стоит ли тратить время на сидевшего перед ней недоумка. Помедлила. — Начать, пожалуй, надо с главного, с того, что человек — существо глубоко одинокое, а карты Таро это действенный и фактически единственный инструмент, позволяющий заглянуть в его внутренний мир. Никто не знает, когда люди впервые взяли их в руки, но некоторые исследователи считают, что идеологически они восходят к «Книге Тота», древнейшему памятнику человеческого гения. Откровения ее зашифрованы в картинках старших арканов, так называются первые двадцать две из семидесяти восьми карт колоды…
Голос Вари звучал ровно, именно в такой манере, думал я, наблюдая, как двигаются ее губы, она читает лекции на иностранном английском. Спросить, что ли, любят ли ее студенты или боятся встретиться с ней лицом к лицу на экзаменах.
— Помещенные на картах изображения, — продолжала она тем временем, — напоминают иллюстрации к сказкам или к приключенческой истории, каковой является путешествие человека от рождения к смерти. Каждая из них символически описывает одну из жизненных ситуаций, в то время как расклад преподает человеку урок, который тот, в меру своего развития, должен усвоить. Их также сопоставляют с основными архетипами теории Юнга о коллективном бессознательном, но это, боюсь, будет для тебя слишком сложно…