Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!
Шрифт:
Василий Васильевич, который рассказал мне эту печальную историю, лишь разводил руками.
– Понимаешь, Алексей, мне до слез жалко бедную девочку. Но чем мы могли бы ей помочь? Если бы она находилась в Петербурге, то, скорее всего, наши медики спасли бы и ее и ребенка. Но у нас не было никакой возможности вовремя попасть в Буду.
Я не знаю, как сообщить о смерти дочери Павлу и Марии Федоровне. А не сообщать нельзя. Ведь нас тогда заподозрят в неискренности – император знает, что мы прекрасно осведомлены о нашем прошлом, которое их будущее. И если мы начнем от него что-то скрывать, даже из самых лучших побуждений, до добра это не доведет…
И вот именно мне поручили стать «черным вестником», который сообщит родителям о смерти их ребенка. Мне очень не хочется это делать. Но надо…
7 (19) марта 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.
Командир лейб-гвардии Егерского батальона генерал-майор князь Петр Иванович Багратион
Гмерточемо! [35] То, что я узнал вчера от подполковника Михайлова, просто в голове не укладывается! Откуда эти люди приехали в Петербург и кто они – мой новый знакомый так мне и не сказал. Я понял только то, что прибыли они издалека, и что все они являются рыцарями Мальтийского ордена, который недавно возглавил сам император Павел Петрович.
35
Боже мой! (груз.)
Подполковник рассказывал мне про какую-то далекую и труднодоступную землю в Тихом океане, где живут потомки русских крестоносцев, переселившихся туда вскоре после падения Иерусалима. Может быть, это и есть та самая легендарная земля Жуана да Гамы, которую давно и безуспешно ищут морские экспедиции?
Судя по чудесному оружию, с которым прибыли к нам эти люди, обитатели далекой провинции ордена Святого Иоанна Иерусалимского обладают удивительными знаниями, неизвестными в Старом и Новом Свете. С помощью небольшой коробочки подполковник Михайлов переговаривался со своими подчиненными на расстоянии, причем их голоса были слышны так, словно они находились в одном с нами помещении.
Только старший этих людей пригласил меня не для того, чтобы продемонстрировать свое грозное оружие и прочие чудесные вещи. По поручению государя я должен был согласовать с подполковником план действий на случай отражения нападения британской эскадры на город и порт Ревель. Я давно подозревал, что наши бывшие союзники ведут двойную игру и ненавидят нас не меньше, чем французов. Поэтому известие о возможной вражеской диверсии меня не удивило.
Меня удивило другое – то, что подполковник со своими людьми (а их у него всего два десятка – я специально его переспросил) рассчитывают не только отбиться от сильной эскадры, возглавляемой таким прославленным флотоводцем, как адмирал Нельсон, но и полностью разгромить ее. Мне показалось, что заявление подполковника – просто попытка обмануть неприятеля. Понятно, что лучше, когда враг считает тебя сильнее, чем ты есть на самом деле. Но зачем же вводить в заблуждение тех, с кем ты вскоре пойдешь в бой?
Да-да, именно мои егеря должны будут принять участие в отражении нападения британцев на Ревель. Я, конечно, заверил подполковника, что солдаты будут сражаться до последней капли крови и скорее умрут, чем отступят хотя бы на шаг. Но судя по выражению лица собеседника, ему не совсем пришлись по вкусу мои слова.
К тому времени в Кордегардию, где располагался штаб подполковника, подошли люди из его команды. Их было немного, но каждый из них, как я понял по выражению их лиц и поведению, уже имел боевой опыт. Поверьте мне, лично поучаствовав во многих сражениях, я могу довольно быстро отличить человека, побывавшего под вражеским огнем, от того, кто хотя и рассказывает о своей храбрости и одержанных победах над врагом, на самом же деле ни разу не слышал визга пуль над головой, лязга сабель и предсмертных криков поверженных бойцов.
Удивительно, но все они знали меня в лицо. И не только знали, но и уважали, вежливо со мной здоровались и всячески выказывали свое почтение. Я же не знал ни одного из них, хотя память на лица у меня отличная. Например, прямо сейчас я бы узнал любого из солдат Астраханского пехотного полка, в котором в 1783 году начинал свою службу под славными русскими знаменами.
Познакомившись с пришедшими, я уселся вместе с ними за стол, заваленный бумагами и картами, и принял участие в своего рода военном совете. Обсуждался вопрос противодействия наглым британцам. Как и их командир, офицеры в странной пятнистой форме были полностью уверены в том, что им удастся разбить неприятеля.
– Поймите, князь, – убеждал меня майор Никитин. – Главная задача наших и ваших людей – нанести неприятелю максимальные потери. На кораблях в порт войти можно, и вред большой тоже можно там сотворить. Но ведь и наш флот купно с береговыми батареями сделает все, чтобы этого не случилось. Баталия будет жаркая.
Я полагаю, что при такой ожесточенной пушечной пальбе британцы не рискнут высадить десант прямо в порту. Ведь одно метко выпущенное пушечное ядро может утопить шлюпку с морскими пехотинцами. Поэтому десант неприятель, скорее всего, высадит немного в стороне – где именно, мы постараемся узнать. Но место это не будет защищено нашими батареями. А вот малые корабли англичан с небольшой осадкой, которые, собственно, и доставят десант к месту высадки, смогут поддержать его огнем своих орудий.
Так вот, наша задача – перестрелять десантников, чтобы ни один из них не вернулся на свои корабли. Помните, князь, как поступил при Кинбурне в 1787 году великий Суворов?
Я кивнул, вспомнив блестящую победу Александра Васильевича над турками. Дело тогда было жаркое – турки высадили отборное войско на Кинбурнской косе, собираясь после захвата небольшой русской крепости двинуться на Херсон, чтобы уничтожить там наши верфи со строящимися на них кораблями. Вражеский десант поддерживали турецкие корабли, своим огнем наносившие нашим войскам немалые потери.
Суворов, тогда уже генерал-аншеф, позволил османам высадиться и продвинуться почти до самых стен крепости. Тем самым он добился того, что пушечный огонь с турецких кораблей ослаб. Напротив, наши пушки начали картечным огнем наносить туркам большие потери.
Потом последовала яростная рукопашная схватка. Хотя несколько наших атак поначалу и оказалось безуспешными, но в конечном итоге турки были опрокинуты, а десант прижат к лиману и почти полностью уничтожен.
– Но, господин майор, – сказал я, – вы рассчитываете уничтожить вражеский десант не штыковой атакой, а огнем из ружей. Я вас правильно понял?
– Не совсем, князь. Наших стрелков будут поддерживать картечным огнем несколько батарей конной артиллерии.
– Вы имеете в виду лейб-гвардии Артиллерийский батальон, сформированный четыре года назад из бомбардирской роты Собственных Его Величества Гатчинских войск? – спросил я. – В его составе, действительно, есть конная артиллерийская рота. Мне приходилось видеть ее на маневрах – бомбардиры, обученные графом Аракчеевым, стреляют весьма споро и цельно.
– Да, князь, именно о ней и идет речь. Эта рота, возможно, усиленная дополнительными легкими орудиями, будет нашим мобильным резервом. Командует ею ваш старый знакомый по Очакову полковник Василий Костенецкий. Артиллерист он отменный, да и в случае рукопашной схватки полковник с его геркулесовой силой может немало дел натворить. Банником он машет, словно тот для него легче дамского веера…