Канцлер
Шрифт:
Екатерина поняла, что больше ничего не добьется, и живо представила, как Левушка выходит из этой комнаты, встречает кого-нибудь из… ну, скажем, шуваловского круга. Интонации будут те же — доверительно-искренние, только слова другие:
— Канцлер-то? Негодяй! Тут я с вами совершенно согласен — и нечего его жалеть!
Поговорить бы… но с кем? Муж не любит Бестужева. С ним обсуждать эту проблему бесполезно. Хорошо бы увидеться с Понятовским, но она боялась и думать об этом. Раз арестовали Ададурова, то дело может касаться манифеста о престолонаследии, он косвенно также касался
К обедне великая княгиня явилась с жесточайшей головной болью. Никто с ней ни о чем не говорил, все вели себя так, словно ничего не знали о главном событии — падении канцлера, однако если она обращала на них взгляд, то замирали, ежились, а потом отводили глаза.
Следующий день начался с венчания двух кавалеров — Нарышкина и юного Бутурлина. Сам обряд венчания и последующие за ним праздники, ужин и бал, обещали быть очень пышными. Маршалом-распорядителем был сам прокурор Никита Юрьевич Трубецкой. Но все что-то мешкали начинать, уже и молодые испереживались, и публика устала. Ждали государыню, да так и не дождались. Не было ее и вечером на балу. Екатерина места себе не находила. Ей казалось, что достаточно только глянуть на Елизавету, и ясна будет ее судьба — жены наследника престола. Предчувствия были одно страшнее другого.
Перед ужином во время прохода по коридору, все шли к столу, она мельком увидела Понятовского. Он тут же замедлил шаги, намереваясь очутиться с ней рядом и заговорить, но увидел условный знак — скрещенные пальцы правой руки. Это у них давно обозначало — опасность! Для того, чтобы Понятовский рассмотрел знак в толчее, она поднесла пальцы к губам, словно желала почесать их.
После ужина Екатерина, веселая и возбужденная (знающие ее близко видели искусственность этого веселья), подошла танцующей походкой к Трубецкому.
— Какой яркий! Прямо петушиный хвост! — она тронула ленты маршальского жезла, который Трубецкой держал в руке, потом лицо ее приняло шутливо-серьезное выражение. — Никита Юрьевич, поясните. Нашли ли больше преступлений, чем преступников, или у вас больше преступников, чем преступлений?
Князя не обманул игривый тон, он понял всю важность вопроса.
— Мы сделаем то, что велело нам провидение, — он улыбнулся желчно. — А преступления отыскать не трудно.
Екатерина пошла танцевать, но спустя полчаса подошла к старшему Бутурлину с тем же вопросом. Отец молодожена был в хорошем настроении, и ответ его был мягче.
— Арестовали Алексея Петровича, а теперь ищем причину, почему мы это сделали, — сказал он со мехом. — Канцлер сам же нам за это и попенял. Документы, говорит, не умеете без меня толком оформить. Я думаю — обойдется. Какой епиграф, такой и епилог.
Ответы государственных мужей были как будто искренни, но вполне могло быть, что искренность их была нарочитой. Они просто отмахивались от нее, чтоб под ухом не жужжала.
Во
— Ваше высочество, — начала статс-дама взволнованно, как только они уединились в небольшой комнатке, гардеробной или буфетной, — я давно хотела поговорить с вами, но, видимо, мое сообщение опоздало.
— Опоздало? Почему?
— Потому что граф Бестужев арестован. И я советую вам принять все меры предосторожности. Я не могла поговорить с вами раньше ввиду уединенного образа жизни вашей последнее время.
— Попросту говоря, вас ко мне не пускали?
— Можно сказать и так, — прошептала Шаргородская, покраснев.
«Черт побери!» — мысленно выругалась Екатерина. Во всем виновата ее беременность, потом роды… Зачем рожать детей, если их у тебя тут же отнимают? Ее дочери уже два месяца, кажется… а ее до сих пор не пустили к ребенку. Но это полбеды! Это успеется. Плохо то, что она потеряла бдительность. Она просмотрела, пропустила, не заметила главных подпольных событий, происходящих во дворце. Ее обвели вокруг пальца! Даже о любимом Понятовском она подумала вдруг с раздражением. Любовь хороша под мирным небом, а когда под тобой дымится земля, то все эти нежности только помеха.
Шаргородская терпеливо ждала, когда великая княгиня справится со своим волнением, перестанет ходить по комнатке, мрачно глядя в пол.
— Ну, я слушаю вас, — сказала она наконец.
— В конце декабря, перед самым Новым годом, Александр Иванович Шувалов ездил в Нарву к фельдмаршалу Апраксину.
— Зачем? — быстро спросила Екатерина и вдруг побледнела страшно.
— Точно я не знаю, но… вот какая фраза была сказана: «Апраксин-де поклялся, что никакой переписки с графом Бестужевым и вами у него не было и что внушений от великого князя в пользу короля Фридриха II он не получал».
Екатерина быстро отвернулась, чтоб скрыть чувства, отразившиеся на лице. Конечно, радость… но еще больше ее поразило сообщение о собственном муже. Она, наивная душа, совсем скинула его со счетов. Экий плут, экий мошенник! Екатерина сразу и навсегда поверила, что Петруша давал указания Апраксину. Все давали! У фельдмаршала от этих распоряжений распухла голова. Но подумайте, какой прыткий у нее муж! И какой скрытный! Теперь уже не понять, чьи распоряжения выполнял старый, толстый Апраксин, отводя армию на зимние квартиры…
— Откуда эти сведения?
— Моя комната во дворце, — заторопилась Шаргородская, — расположена рядом с апартаментами графа Шувалова. Екатерина Ивановна сама мне все это и рассказала. Зашла вечерком чаю попить…
— Ай да Соляной столб! — прошептала Екатерина.
— Но я слово дала, ваше высочество, чтоб об этом — ни одной живой душе! Правда, по Петербургу об этом и так болтают, но это не важно. Главное, чтобы с моим именем не связывали.
— Спасибо, я не забуду вашей услуги, — мягко сказала Екатерина. — И никогда не подведу вас.