Кандалы для лиходея
Шрифт:
– Много, хосяин.
– Много? Ах, так ты спорить! Недовольство, стало быть, проявляешь?! Власти законной противишься?! Пять рублей заплатишь, коли противишься. Как зовут?
– Сайфулла.
– Ступай-ка, Сайфулла, прямиком в участок. А коли не сходишь – в арестантский дом определю, потому как сам, самолично проверю, ходил ты в участок или нет, и отдал ли штраф или только пообещал. Понял меня, морда твоя стоеросовая?! Что молчишь? Понял?
– Как не понять.
– То-то…
И так – до самого вечера. А ночью – проверка околоточных да городовых. Чтоб не спали. Чтоб на своих положенных местах находились
В пятом часу пополуночи только и вернулся. Супружница давно спала, экономка тоже.
Александр Александрович пошарил на кухне. Нашел пирог с кашею и печенкой гусиною. Съел едва не половину. Врачеватели сказывают, под самый сон плотно есть – здоровью вредить. Дескать, желудок тоже отдыхать должен, и загружать его ночью не следует. Как и выпивать по ночам тоже весьма вредно. Но то сказывают, а тут – реальность. Две стопочки очищенной хорошо под пирог пошли. За ними следом – и третья. Ну, и отпустило. Весь день и вечер как пружина собран – как еще слабину организму и мозгам дать? Только пищею да водочкой…
Обер-полицмейстер лег спать у себя в кабинете, не раздеваясь, поскольку в половине восьмого должен быть непременно на ногах: в четверть девятого надлежит в управе рапорты от полицмейстеров принимать, что там у них в отделениях за истекшие сутки произошло и какие надлежащие меры для устранения законопреступлений и иных нарушений порядка и благочиния ими были приняты.
Уснул Власовский не сразу – донимали всяческие невеселые мысли. К примеру, кого назначат на его место, когда с должности попросят? И как скоро это произойдет. Его помощника Рудакова? Сомнительно. Вроде бы тот тоже не шибко отличился в лучшую сторону при событиях на Ходынском поле. Нет, не светит Рудакову обер-полицмейстерское место. Может, полковника барона Будберга? Так Андрей Романович тоже судебными да прокурорскими чинами мурыжится по делу о ходынской трагедии. Так что и ему не бывать покудова обер-полицмейстером московским. Солини? Вполне вероятно. При дворе примелькался, в Ходынском деле не замаран, генерал-губернатор к нему благоволит. Впрочем, какое его, полковника Власовского, дело, кого назначат обер-полицмейстером? Да никакого!
Обед, как обычно, принесли в половине третьего из «Эрмитажа», что стоял, как было известно всем москвичам, на углу Трубной и Петровского бульвара. Семь блюд, в том числе и знаменитый салат покойного Люсьена Оливье из двух рябчиков, телячьего языка, раков и паюсной икры, дымились паром в кастрюльках, салатницах, рыбницах и глиняных горшочках. Как все эти яства уместились в утробе обер-полицмейстера, не отличающегося ни ростом, ни дородностью, ведает лишь сам Господь, однако втиснулись, причем Сан Саныч не приобрел форму шара и не раздулся до размеров небольшого слоника. Даже живот не округлился, что и вовсе являлось чудом. В общем, он выглядел таким, как и прежде.
После обеда последовал отдых до шести вечера, опять-таки на диване и не раздеваясь. Служба у полицейских чинов такая – могут истребовать в любую минуту, так что раздеваться-одеваться некогда. Бывают случаи, когда на счету каждая минута, особенно ежели пожар или смертоубийство важного человека, когда личное присутствие обер-полицмейстера
Так оно и случилось. Когда Виктор Модестович вошел в кабинет Власовского, тот был уже погружен в работу. Александр Александрович, часто макая ручку в чернильницу, что указывало на кипевшее у него внутри возмущение и негодование, писал приказ по полицейскому управлению, то есть на все сорок участков Москвы:
«Сего дня, июня второго числа одна тысяча восемьсот девяносто шестого года, около четырех часов утра, околоточный Петровско-Разумовского участка Шандыбин отказался отрапортовать мне о состоянии дел на участке, поскольку, отстегнувши шашку, которую легко можно было у него изъять злоумышленным способом, спал, улегшись верхней частью тела на стол…»
Указав графу на кресло у стола, Власовский в очередной раз обмакнул перо ручки в чернила и дописал:
«Считаю действия околоточного надзирателя Степана Григорьева Шандыбина вопиющими в смысле отношения к своим обязанностям блюстителя законопорядка и налагаю на него штраф в размере месячного довольствия. При повторении подобного нарушения околоточный Шандыбин будет отправлен в отставку в принудительном порядке с записью в его послужной список.
Обер-полицмейстер г. Москвы полковник А. А. Власовский».
Расписавшись, Александр Александрович промокнул написанное и поднял глаза на Виельгорского:
– Слушаю вас, Виктор Модестович.
– Он приехал, – скорее доложил, нежели произнес обычным тоном Виельгорский.
– Кто? – поднял брови Власовский и тут же вспомнил, о ком идет речь. – Ваш управляющий имением Павловское, я так понимаю?
– Да, – подтвердил граф.
– Это хорошо, – отложил приказ в сторону обер-полицмейстер. – Вы уже разговаривали с ним?
– Ну, так, в общих чертах, – как-то неопределенно ответил Виктор Модестович.
– Что значит – «в общих чертах»? – посмотрел на графа Власовский. – Вы проверили отчетность?
– Проверил, – не очень твердо сказал Виельгорский. – Все как будто бы в порядке.
– Как будто или в порядке? – переспросил Александр Александрович чуточку раздраженно. Его всегда раздражала неопределенность в ответах. А точнее, даже злила…
– В порядке, – заверил его граф Виельгорский.
– А спрашивали, когда ваш главноуправляющий уехал из имения? – строго посмотрел на Виктора Модестовича обер-полицмейстер.
– Да, – ответил граф.
– И что он сказал?
– Он сказал, что седьмого мая.
– Кто это видел, вы поинтересовались? – задал новый вопрос Александр Александрович.
– Да, – ответил граф.
– И что же он вам ответил?
– Он ответил, что он сам может это подтвердить. Еще лодочник, который перевозил Попова через Павловку…
– Павловка – это река? – уточнил Власовский.
– Да, – ответил Виктор Модестович. – А потом главноуправляющий сел на поезд до Москвы на станции Ряженка.