Каникулы для двоих. Большая книга романов о любви для девочек
Шрифт:
Я поняла, что надо идти в наступление, иначе проиграю.
– Вы все время молчите, ничего мне не рассказываете! – взорвалась я. – Вот и я не стала болтать лишнего. У вас научилась!
– Тише!
– Спокуха! – зацыкали на меня мама с папой. Так как на наш столик уже стали оглядываться люди.
– Не хотите говорить со мной. Ладно, переживу, – сказала уже тише, но все так же напористо, чтобы родители не вздумали расслабляться. – Но, будьте добреньки, поговорите друг с другом! А то как дети малые, честное слово!
Я схватила папу за рукав
– Ты посмотри на нее! – жалобно взвыл папа. – Кидается родным отцом!
Мама усмехнулась:
– Эмансипация, акселерация…
Кажется, мама с папой вновь находили общий язык. Все это было очень похоже на наши обычные семейные кухонные разговоры.
– Пап, а ты помнишь, как мама была одета на первом свидании в «Макдаке»? – Я старалась задеть сокровенные струны, окунуть родителей в воспоминания раньше, чем они соберутся с мыслями. – Мам, а ты помнишь, что было тогда на папе?
– У меня с памятью все в порядке. Он был в вареных джинсах, – припомнила мама, испепеляя отца огненным взором, под которым он должен был немедленно покраснеть и свариться, точно рак. – А еще он ходил в китайском пуховике и шелковой рубашке, похожей на наматрасник.
– Я тоже на память не жалуюсь: ты носила салатовые лосины, которые дрались током! – не остался в долгу папа. – И ангорскую кофту, из которой нещадно лезла шерсть. Кажется, твоя подруга Надя настругала себе из этой кофты беретов и носит до сих пор!
Мама вспыхнула, она подбирала слова, чтобы продолжить пикировку. Папа уставился на нее, выкатив глаза, и вдруг сказал:
– Прошло около двадцати лет, – он разглядывал маму, которую уже несколько месяцев не видел вот так близко, – теперь ты еще красивее, чем тогда…
И мама проглотила язык – такого она не ожидала. Тогда я потихоньку вышла из-за стола, мне хотелось оставить родителей наедине, как тогда, на первом свидании.
– Сейчас вернусь! Всем оставаться на своих местах!
Я поднесла указательный и средний пальцы к глазам, а потом развернула их козой к родителям: пусть знают, что я наблюдаю за ними. И потопала заказать себе пирожок с вишней.
Если бы я знала, что случится дальше, то ни за что не откусила бы от этого пирожка. Я пристроилась у стойки в уголке рядом со входом и наблюдала за тем, как родители разговаривают, не делая попыток побега. Кажется, все шло неплохо. И тут кусок чуть не застрял у меня в горле, сзади кто-то окрикнул:
– Соня, здравствуй! – Рядом сиял белозубой улыбкой Вадим. – А где же мама?
– Что вы здесь делаете? – спросила я и закашлялась.
Вадим любезно лупанул меня по спине.
– Твоя мама сказала, что сегодня вечером ужинает здесь с тобой. Я взял на себя смелость присоединиться.
– Лучше бы вы оказались трусом!
Вадим захихикал.
– Мама еще не подошла?
– Мама? А… Это… Она не придет. Передумала. Плохо себя почувствовала!
Я покосилась на родительский стол, где папа как раз сидел перед смеющейся мамой с высунутым языком – скорее всего, он изображал последние
– Кажется, с самочувствием у твоей мамы все в порядке! – Вадим явно проследил за моим взглядом.
– Я не хотела вас расстраивать, – широко улыбнулась я, изображая участие. – Я передам маме, что вы брали на себя смелость…
– Спасибо за заботу, – оскалился Вадим. – Я сам в состоянии передать все, что считаю нужным.
И перед моим носом просвистел веник из ядовито-лимонных ромашек. Не успела я сообразить, что происходит, как Вадим уже размахивал своим безвкусным букетом над столиком родителей. Мама поднялась и пыталась что-то объяснить. Она смотрела то на отца, то на лысого хлыща, отмахиваясь от букета. Слов я разобрать не могла, а подойти боялась. И вдруг прогремел папин отяжелевший басок:
– Не надо из меня Рональда Макдональда делать, – сказал он резко.
Встал и вышел вон.
Другая
Когда мне позвонила Женька, я была уже дома: сидела на кровати в обнимку со старым добрым медведем. Мама закрылась у себя, ее сейчас лучше не трогать. Свидание с грохотом провалилось! А я не знала: мучается она из-за папы или переживает, что Вадим застукал ее с родным мужем? Черный вечер лежал над Москвой, выл за окном порывистый ветер, выли сирены дворовых машин.
– Солнцева, у меня беда! – выла в трубке Женька.
– Уууу, – завыла я, пытаясь через тюль разглядеть на небе луну.
Верно говорят, беда не приходит одна, она приводит с собой подругу.
– Что случилось? – спросила я. – А ну бери себя в руки и выкладывай.
– Люк любит другу-ую…
Я не верила своим ушам. Неужели Люк объяснился с Женькой? Но откуда взялась эта паршивая «другая»? Вот еще новости!
– Объясни толком! Какая другая? Ирина?
Женька продолжала хлюпать и ныть. Я, как могла, успокаивала ее, хотя самой хотелось лезть на стену, точно кладоискателю Котикову. Люк признался, что к Женьке «испытывает лишь дружескую симпатию и никогда не романтизировал эти отношения». И кто научил его изъясняться так напыщенно? Еще недавно его сердце было свободно, но теперь все изменилось, оттягивать разговор с Женей он больше не мог.
– Он говорил со мной как с маленькой! «Я польщен. Твое чувство прекрасно…» Бла-бла-бла… Солнцева, ты представляешь, он польщен. Какая мерзость!
– Значит, у него есть другая? – спросила я.
– Наверное, какая-то старуха, у которой вместо сердца пламенный мотор, а вместо мозгов двухпалатный парламент!
Женька перестала плакать и начала злиться, это был хороший знак – она переживет эту ночь и сон ее будет крепким, как и ругательства, которые сыпались теперь из моего мобильника. Хорошо, что я не призналась подруге в своих чувствах к Люку. Теперь, когда появилась таинственная «другая» с парламентом вместо двуполушарного мозга, мой телячий восторг можно было отправлять корове под хвост. А то, кажется, как и Женька, я нафантазировала себе что-то небывалое… забылась…